Повести и рассказы

Через полчаса пошли назад. Чем ближе подходили к пруду, тем напряженнее становились оба. Четыре глаза следили, не шевельнется ли что, четыре уха не пропускали ни одного шороха. В любую секунду друзья готовы были дать стрекача.

Таким образом подкрались к самому берегу, увидели болотце с небольшими лужицами, мертвую, полуживую и живую рыбу, следы медведя и рядом с ними булаву. Никаких признаков, что сам медведь находится поблизости, не заметили.

Подняв дубину, увидали на ней следы зубов.

— Видно, со злости набросился на дубину, — сказал Виктор. — Раз за ними не погнался, наверно, остался без глаза.

— Нажили мы теперь соседа-врага, — сказал Мирон.

— Ничего! Он сам будет бояться нас. Можем не опасаться. Да и вообще медведь не нападает на человека, а тем более на двух.

Набрали друзья рыбы, сколько могли унести, и отправились домой.

— Последняя рыба, — грустно сказал Мирон. — Если не выберемся в ближайшие день-два, туго нам придется.

— А мы позавтракаем и пойдем, — ответил Виктор. Он теперь больше всего любовался своей булавой.

— Историческое оружие! Даже со следами медвежьих зубов. Отдам ее в музей.

Дома не только отлично позавтракали, но и запасли рыбы на дорогу. Часть зажарили, а часть подкоптили в дыму и повесили сушиться.

Оставалось более часа до полудня, когда друзья тронулись в путь.

Вскоре дошли туда, где остановились вчера, и снова начали обход. Повторялись те же мучения: то продвигались вперед, в болото, то возвращались обратно. Вот, наконец, и то место, где в первый раз далеко продвинулись в болото.

— Последняя надежда… — сказал Мирон.

Энергично и уверенно двинулись вперед. Вот как раз здесь они вынуждены были повернуть назад. Дальше, где раньше была вода, осталось только болото.

— Смелей! Смелей! — подбадривали они друг друга.

Цеплялись за деревца, перепрыгивали с кочки на кочку, временами проваливались в трясину по пояс и тут же помогли один другому выбраться из нее.

Так они продвигались все дальше и дальше и наконец, выбрались на сухое место.

Вздох облегчения вырвался из груди, словно они из духоты вышли на свежий воздух.

— Вылезли из этого проклятого болота! Скорее в какую-нибудь деревню. Хлеба, хлеба поесть бы!

Друзья повернули налево, на юг, и зашагали как можно быстрее. Лес казался таким же, как и на их острове, местность была повыше, и это радовало хлопцев. Но, пройдя километра два, они снова очутились перед болотом.

— Неужели тоже самое? — с ужасом сказал Виктор.

— Едва ли, — усомнился Мирон, — здесь и повыше, и суше.

Двинулись было дальше, но скоро пришлось вернуться. Прошли с полкилометра, сделали еще попытку и опять такая же трясина.

Даже сердца сжались: неужели начнется то же самое? Стиснув зубы, бросались они из стороны в сторону, но всякий раз приходилось отступать. Забыли об усталости, о голоде, напрягали последние силы, спешили, но неуклонно вынуждены были сворачивать все вправо да вправо, пока уже в сумерках не оказались на том самом месте, где впервые выбрались из болота. Виктор бросился на землю, прижался к ней лицом. Мирон стоял, опустив голову, и каким-то невидящим взглядом смотрел в одну точку.

— Выхода нет! В западне! — прошептал он.

— Видно, придется погибать здесь, — простонал Виктор.

Темнело. Вечер был теплый, тихий. Нежные звуки природы ласкали ухо. Но наши друзья ничего этого не чувствовали, не замечали. Прежде всего очень хотелось отдохнуть. Оба истратили последние силы в борьбе за освобождение. Они хотели бы пролежать тут всю ночь, чтобы завтра снова попытать счастья. Но…

— Слушай, Виктор! — глухо сказал Мирон. — Мы должны немедленно вернуться назад, иначе останемся без огня.

Виктор приподнялся, провел рукой по лбу, встряхнулся и вскочил на ноги.

— Да, — сказал он. — Надо бороться.

И они молча пошли опять в болото, ночью…

Не будем описывать эту жуткую дорогу. Скажем только, что вернулись они в лагерь будто постаревшими на несколько лет. Каждый из них видел смерть. По шею проваливались в трясину. Провели в болоте часа четыре и спаслись только потому, что из последних сил помогали друг другу.

Добрались до стоянки почти в беспамятстве. Едва раздули последние угольки, разожгли большой огонь и тут же уснули возле него. Не залезли даже в свою будку.

Это была их десятая ночь на острове…

XIII Вынужденное ожидание. — На пастбище. — Жаба-птица. — Домашнее настроение. — Человек!

Сначала их грел и сушил костер, потом солнце. Во сне они поворачивались к теплу то одним, то другим боком, пока не высохли вместе с налипшей грязью. Спали очень долго, восстанавливая силы, истраченные на болоте.

Первым проснулся Мирон и сразу бросился к огню. Когда костер опять запылал, Мирон сел на землю, обхватил руками свои худые колени и задумался…

Некоторое время спустя встал Виктор, поглядел на Мирона с таким выражением, будто не ожидал его увидеть, и начал чесаться так, что пыль пошла от него, как дым от костра.

Мирон, не обращая внимания на товарища, сказал как бы самому себе: