Повести и рассказы

— Я к ним не пойду, — отрезал Феликс. Он вернулся во двор, решив сколотить длинную лестницу (не снимать же с крыши?). Перебрал все имеющие в наличии доски, жерди и не нашел подходящих крепких слег. Пойти, срубить в тайге пару пихтенок? Передумал, взбежал в мастерскую и, шлепнув себя ладонью по лбу, быстро и ловко смастерил из старых коньков сына и мотка колючей проволоки некое сооружение, которое позволит — он был в этом уверен подняться по столбу к изоляторным чашкам.

— Не смей! Сорвешься! — запрыгала рядом жена. — Ты тяжелый!

— Я залезу, — предложил молчаливый Ник и снял с ушей наушники. — Мне это нетрудно. Dixi. Я сказал.

— Что?! Да вы что?! — возопила маленькая, обычно хладнокровная женщина и толкнула задумавшегося мужа в плечо. — Убить его хочешь?! Нет!

Но мальчик уже, сунув в карман проскогубцы, надев толстые кожаные перчатки и повесив на локоть моток проволоки, получив все инструкции от отца, шел за ворота.

Он карабкался по столбу, а Феликс бегал вокруг и руководил.

Стоя поодаль, на их действия смотрели с ухмылкой сопливые мальчишки из села.

— Па!.. — закричал сверху сын. — А тут… тут полиэтиленовый пакет! Проволока отмотана и на этот мешок намотана! Вот и нет контакта! Не поленились же!..

Когда через полчаса, старательно улыбаясь (точь в точь как отец или мать), замерзший Ник сполз со столба, Феликс в сенях включил линию — и в доме загорелись лампы, зажурчали холодильники, заговорил телевизор.

Эля подбежала к своему мальчику и, словно после долгой опасной разлуки, стала его тискать, целовать. Сын смущенно оглядывался на отца. Он отделался небольшими царапинами — при спуске колючая проволока завернулась и порезала через джинсы с трико до крови кожу на ноге. Но обнаруженная ранка была тут же заботливой мамочкой обработала при помощи йода и замотана марлей.

Вечером Феликс зарядил ружье холостыми патронами и демонстративно постоял с полчаса на улице, возле ворот.

Но только сели ужинать возле горящего камина, как за окном послышался скрип снега, раздались пьяные, натужные крики:

— И не выйдет, не скажет: простите, мужики! Бежал от прокурора!

— А я-то ему поверил! Как Берии, не отказал в доверии…

Топор дал в руки — мол, бей! А он лыбится!..

— А я душу ему раскрыл — а он в душу наплевал!.. Внучке говорю: вот иностранец… А он такой же иностранец, как ты Пашка — папа римский!

— Кровососы, бля!.. Не видать им покоя на русской земле!

Они свистели на улице, улюлюкали, испускали всевозможные звуки, падали, хохотали… Семья Николаевых включила громко Моцарта — двадцатый фортепианный концент — и пыталась ужинать.

На следующее утро Феликс выглянул за ворота — никаких надписей на заборе не было. Николаевы несколько успокоились.

Прошло еще двое суток.

На рассвете в субботу сын, не постучавшись, вбежал в спальню к родителям:

— Папа, мастерская!..

Френсис вскочил, бросился полуголый к двери, ведущей в рабочее помещение, отворил — оттуда густо повалил дым, что-то трещало и сверкало красным. Эля закричала.

— Не бояться! — Феликс быстро одевался. — Сейчас сообразим.

— Горело с дальнего угла — там зияло разбитое окно. Видимо, в него забросили бутылку с бензином. Пламя текло по деревянному полу и кое-где желтые змейки почернели — прихватилось дерево.

Стол с медовокрасноватыми заготовками был охвачен прозрачным пламенем — или это играл отсвет? Пожар начался, судя по всему, не более получаса назад, Николаевы не почуяли дыма лишь потому, что дверь в мастерскую закрывалась плотно, а ночной хиус был как всегда из урочища — запахи относило во двор, к тайге. Если бы жив был Фальстаф, он бы завыл. А корова, возможно, и мычала в стойле, но хлев располагался в дальнем конце двора.

За водой бежать к реке, долбить прорубь не было необходимости — у Николаевых вода имелась своя. В предбаннике еще летом Феликс пробурил скважину и поставил электронасос «Аза». Вот только не купили (глядя на зиму-то к чему?!) длинного пожарного шланга. Да и тонких резиновых не удосужились приобрести — садом решили заняться на будущий год. Придется бегать с ведрами. Быстрыми жестами своих длинных рук Феликс утвердил Элю возле насоса, мальчика погнал с ведром воды на чердак — чтобы пламя, если оно прорвется через щели наверх, не подожгло стропила и неизбежный плотничкий мусор. А сам, схватив ведра (пока Эля заполняет два других), понесся по лестнице — через основной дом — в сени налево — и через распахнутую дверь — водой, превращающейся в пар, — на станки, на полы…

К счастью, минут за десять удалось погасить огонь. Обгорел подоконник окна, через которое забросили «гранату Молотова», угол рабочего стола, пламя подпортило деревянные поделки, но пол остался цел (только с черными розами кое-где), не говоря о потолке — его лишь лизнула красная стихия. На всякий случай Фелиекс самолично поднялся на чердак, где продолжал стоять, трясясь от возбуждения, Коля с ведром воды в руках.

— Все нормально? — спросил отец.

— Да. Только мне показалось… — мальчик показал рукой. — Туда вместе с дымом что-то вроде розовое скользнуло…