Повести и рассказы

— Ты прав, прав! За тобой культура… это как газоны растить… Примерно так. Ты нас стыди, стыди… А мы тебя, между прочим, охраняем от проезжих бичей… но это тебе необязательно знать! Если не дай Бог, это ж позор на наше село, на всю Россию… Мы, может, у тебя учимся жить… жизнь по-новому любить… Только боюсь, не поздно ли?.. Мы же после трех революций все тут обреченные… Самолеты падают. Военные склады взрываются. Катастрофы за катастрофами… Конец России! — И Платон провел рукой по утопленным в желтые ямки глазам.

И как по команде, Генка с Павлом Ивановичем, вскрикнув, оба заплакали навзрыд, словно дети, которым родитель сказал: поплачьте, тогда конфетку дам… Френсис уже стал кое-что понимать в играх этих легко возбудимых и, наверное, вправду конченных людей. Но ведь не выгонишь?

— Эх, эх… — бормотал Платон. — Кто душу русскую поймет?..

— Он тоже перекрестился. — Душа русская, она, брат, всех жалеет… сама умирает, а всех понимат… Мы же Африку поддерживали… Кубу… да и сейчас то этих, то тех!.. А самим нам уже ничего не надо! «Гори-ит, гори-ит моя деревня, гори-ит вся ро-одина моя!..»

Френсис обнял плачущего Генку. Тот задышал ему, икая, в самое ухо:

— Откровенно скажу, Федя, грешен… блядую на стороне, а бросить не могу… вот и пью… Скажешь: лучше бы ты бросил, она же наверняка чует?.. Да в том и беда — обожает. Вот и пью. И вся Россия вот так… с нелюбимой властью восемьдесят лет… вот и хлещем — все веселее! — И дурашливо прокричал. Ленин, Сталин и Чубайс проверяют аус-вайс!

Англичанин уговорил гостей выпить еще и налил им из дареной чекушки пахнущей ацетоном водки. И уже было часов одиннадцать ночи, когда, наконец, три сельчанина, поддерживая друг друга, уронив стул и тарелку с окурками на пол, поднялись из-за стола и побрели домой — сквозь морозную, ясную, многозвездную, как старинная русская сказка, ночь. В прежние годы, наверное, в эту пору рыдала бы от счастья гармошка, летели посвистывая сани по дороге с лунными тенями, брякали колокольца… Но в нынешней ночи было пусто, только глухо взлаивали по дворам собаки — полуволки-полулайки — и где-то в стороне железной дороги стреляли и стреляли в небо красными ракетами… Видимо, свадьба.

Но гости от Френсиса ушли не просто так (хоть и были пьяны) — взяли слово, что добрый иноземец посетит их семьи с ответным дружественным визитом.

— Да, — кивал долговязый Френсис в сенях. — Да. Спасибо.

Когда он вернулся в столовую, набитую синим дымом махры, там уже стояла его бледная, востроносенькая жена. Укоризненно глянув на него, покачала головой:

— Милый, ну зачем, зачем ты согласился к ним пойти? Это же нелучшие люди… основной народ и уважать не будет… Да и придется с собой что-то взять… они же уверены, что мы миллионеры… Уже привыкают… постепенно начнут шантажировать…

— Да о чем ты?!?. — Френсис махнул рукой. Конечно, жена права, но отказать он им не смог. Лучше дружить с ними. Сказать правду, он уже чего-то теперь опасался. И ему хотелось попристальней заглянуть в глаза этих людей, возможно, самых ничтожных, но и самых страшных людей села Весы… Сам лез им в пасть.

И когда на следующей неделе он посетил дом Платона, могучий дядька упоил его теплой самогонкой собственного изготовления, отдававшей дымком, сахаром, обманчиво некрепкой на первый вкус.

Наливал и подливал, напевая рваным басом старинную казацкую песню «Горят пожары» (и чего он ее вспомнил?!), и, щекоча огромной, как подушка, жесткой бородой, целовал англичанина в уста:

— Поймешь ли ты, друг, поймешь ли нас, русских?! Я тебе то скажу, чего никому… в молодости меня пытали, кто отец мой, дед. Отец — коммунист на флоте, в Петропавловске-на-Камчатке, а его расстреляли, будто он убийство Кирова готовил… А дед еще раньше в Китай ушел, был дружен с Александр Васильичем… — Старик прошептал Френсису на ухо. — С Колчаком! — И чмокнул в ухо. — Сталин пообещал всех простить, дедуля вернулся — его тут же в Москву — и к стенке. Ну, как я могу любить власть, даже если она сейчас иначе называется?.. Начальники-то те же! Мы лет на сорок повязаны, пока они не сдохнут и дети их красной икоркой не задавятся… Так как же русский человек может тверёзо жить?!

Френсис неловко отвечал:

— Все-таки берегите себя… вы же глава семьи, на вас равняются…

— Это верно, — охотно соглашался пузатый Платон. — Но меня и на них хватит. — Он шлепал по спине полную, румяную свою жену-старуху и подмигивал. Анька?!. Но и гость наш не промах!.. глянь на него… на вид… а с деревом умеет обращаться… он подарки принес — это же он сам вырезал тебе ложки-поварешки! Где внучка моя?! Ну-ка сюды ее! — И гульгулькая, тыкал темным пальцем в грудь маленькому существу, спешно принесенному нагишом из соседнего, сыновнего дома. — Смотри и запоминай, Ксения Михайловна! Этот иностранец спасет нас своим примером! Я мало кого уважаю, а его зауважал! И крохотное дитя смотрело на смущенного дядю в очках чудными бессмысленными глазами.