Повесть "Спеши строить дом"

Владимир Антонович считал себя довольно наблюдательным и всегда пытался сразу же определить, что за человек перед ним, какие пружины движут им в жизни и, стало быть, на что он способен. Он не намеревался иметь из этого какую-нибудь выгоду, скорей, это было чисто профессиональное, учительское качество, которое он стремился в себе развивать и развил и уже ошибался довольно редко. Правда, он не всегда, понимал конечную цель того или иного внутреннего движения объекта наблюдения, иногда она казалась ему смешной, иногда сумасшедшей, иногда примитивной, но никогда почти разумно оправданной. Все это происходило, может быть, оттого, что Владимир Антонович не знал и своей конечной цели. Вообще, цель, казалось ему, у него была достаточно основательная и реальная: защитить диссертацию, уйти в институт, в круг интересных людей — мыслящих, веселых, современных, к которому он пока, несмотря на свои старания, имел отношение самое далекое. Зачем это ему нужно было, он знал: работа в институте давала хороший заработок, городскую квартиру и сознание своей реализованности, а общество —для души. Чего еще? Но было ли это конечной целью? Вряд ли... А тут? Зачем Размыкину надо обязательно стать прокурором? Разве работа следователя менее интересна и увлекательна, чем работа прокурора? Тут возвыситься хочет человек, чтобы в переполненном зале суда утверждать свое право вершить чужую судьбу, чувствовать и демонстрировать себя беспорочным и сильным и еще больше очищаться, требуя преступнику перед лицом правосудия кары большей, чем тот заслуживает. Наверное, в этот момент Размыкин забыл бы все свои грехи, все проступки и слабости и ощущал бы себя чем-то вроде бога. Наверное, он спит и видит себя прокурором. Он с удовольствием потребовал бы для меня смертной казни, думает Владимир Антонович, а уж на пятнадцать лет... Только вот дудки!

Размыкин с непонятной надменностью смотрел в свои бумаги, уголки его рта опускались все ниже.

— Вот мысль была, пока разговаривали, — с досадой сказал он, — и оторвали... Еще одно происшествие, надо после обеда ехать. Что за напасть такая: как только один остаешься в отделе, количество происшествий увеличивается! То кража, то поножовщина... О чем это я думал? А-а, ладно. Итак, мы закончили на том, что вы вернулись через два дня обратно в тайгу и стали работать в одиночку. Зачем это вам нужно было? Что позвало вас обратно туда? Какая цель? Давайте поподробней. Мне интересно ваше психическое состояние, поэтому давайте очень подробно: что видели, что думали, что ощущали — то есть буквально все.

— Будем проверять комплекс Раскольникова? Преступника тянет на место преступления? — усмехнулся Владимир Антонович. — Нет, Анатолий Васильевич, ошибаетесь. У вас ведь имеются все данные, что исчезновение Чарусова не было результатом насилия. Верно? Ну и чего тут? А все остальное, конечно, по моей халатности.

Это было одно из тех дел, которых терпеть не могут следователи и обожают сочинители и читатели детективных рассказов: все было до глупого ясно и в то же время не было ясно решительно ничего. Две недели назад, 26 августа 1982 года, отдыхавший в лесу за деревней Хомой гражданин Чарусов Григорий Евдокимович, 45 лет, был найден мертвым на берегу таежной речки его товарищами Просекиным В. А. и Витязевым В. М., отдыхавшими там же. Смерть, согласно их показаниям, наступила, скорей всего, от инфаркта, так как никаких следов насильственных действий ни один из них не заметил. Однако, посовещавшись, Просекин и Витязев решили трупа не трогать, а сообщить в милицию.

А дальше начиналась чертовщина...

Анатолию Васильевичу Размыкину очень хотелось материализовать ее собственными силами, потому как был уверен, что в их деле любая мистика в конце концов оборачивается самым что ни на есть примитивным материализмом. Однако здесь было нечто, что требовало вести следствие не столько по букве учебника уголовного процесса, сколько в духе пресловутых Шерлока Холмса, комиссара Мегрэ и их достославных товарищей, чьи методы, с точки зрения профессионального юриста, несостоятельны, а дела, которые они так блистательно распутывали, нуждались, как правило, в добротном доследовании, в результате чего многие романы получили бы совсем другие окончания.