Повесть о Великом мире

Так они и ехали, разговаривая друг с другом, — один сзади, другой впереди, а когда приблизились к замку Акасака, оба поравняли храпы своих коней, подъехали к краю крепостного рва, приподнялись на стременах, опёрлись на луки и громкими голосами возгласили свои имена:

— Житель провинции Мусаси Хитоми Сиро, Вступивший на Путь Онъа. Ает мне набежало семьдесят три. Житель провинции Сагами Хомма Куро Сукэсада, тридцати семи лет. Были в авангарде войска, что вышло из Камакура. Прибыли сюда, зная, что наши трупы будут выставлены на поле сражения! Те, кто уверен в себе, выезжайте, проверьте наши силы!

Так воззвали они в один голос, поглядывая на замок со стороны. Люди в замке, глядя на них, говорили:

— Говорят, такое в обычае у воинов к востоку от застав. Передают, что так, прежде всех, начинали Кумагаи и Хираяма в битве при Итинотани[530], — завистливые люди! За ними сзади не следует ни один воин. Да и сами они не похожи на влиятельных даймё. И что проку в том, чтобы налететь и лишить жизни воина-неудачника? Лучше останемся здесь и посмотрим, что будет, — а на вопли с востока и с запада не отвечаем, ведём себя тихо.

Хитоми рассердился:

— Мы с самого утра обратились к вам, возгласили наши имена, а из замка в нас не пустили ни одной стрелы! Вы струсили или презираете противника!? В таком случае, покажите, на что способны!

Выкрикнув это, он спрыгнул с коня, легко перебежал через узкий мостик надо рвом и вдвоём с Хомма приблизился вплотную к боковым выступам стены[531], намереваясь взломать и обрушить ворота замка. В замке испугались. Из бойниц и башенок замка стрелы, подобные дождю, посыпались обоим на доспехи и торчали из них, как щетина. А поскольку и Хомма, и Хитоми с самого начала мечтали погибнуть от стрел, они и не отступали ни на шаг, а держались вместе, покуда были живы.

Мудрец[532], до этих пор следовавший за ними, возгласил десятикратно последнее нэмбуцу[533], выпросил обе головы и отвёз их в монастырь Тэннодзи, всё с самого начала рассказав Гэннай-хёэ Сукэтада, сыну Хомма. Когда Сукэтада увидел голову отца, он не произнёс ни слова, только слёзы застряли у него в горле. Он набросил себе на плечи доспехи, оседлал коня и, судя по всему, решил ехать один. Мудрец удивился, удержал его, потянув за рукав доспехов:

— Что это вы надумали?! Ваш почтенный родитель, вступив в это сражение раньше всех, хотел только, чтобы имя его стало известным людям Поднебесной. Отец мог взять с собой и сына, однако он хотел пожертвовать свою жизнь его милости из Сагами. Думая, что восхищение им принесёт процветание его потомкам, он решил прежде других пасть под ударами стрел Однако брать вас с собой у него и в мыслях не было. Кроме того, если отец с сыном вместе проникнут в лагерь противника и вместе погибнут под ударами стрел, кто же будет им наследовать, кто должен будет получить вознаграждение за это? Говорят, что долгое процветание потомков — это путь, в котором явлен долг предков. Горе ваше безмерно. Понятно, что вы твёрдо решили сейчас же вместе с ним принять смерть. Но остановитесь, пожалуйста! — такими словами он твёрдо отговаривал Сукэтада, и тот, не в силах удерживать слёзы, снял с себя доспехи.

Довольный мудрец, подумав, что тот в конце концов сдержался, завернул голову Хомма в свой косодэ[534] и направился в степь поблизости похоронить её.

В это время Сукэтада решил, что теперь-то нет человека, который может его удержать, быстро выехал и сначала направился к павильону принца[535], где, плача и плача, возгласил молитву: «О процветании в этом рождении я не молюсь, ибо жизнь моя сегодня закончится. Если верен всеобъемлющий обет твой о сострадании[536], сделай так, чтобы я был погребён подо мхом на том же поле битвы, где изволил погибнуть от стрел мой батюшка, и чтобы мы с ним родились в Чистой земле сидящими на одном и том же цветке лотоса!» — и со слезами поехал.

Проезжая мимо каменных тории, он взглянул; на них были стихи, которые написал Вступивший на Путь Хитоми Сиро, погибший под ударами стрел вместе с его отцом. Решив, что это как раз то, о чём действительно станут рассказывать всем вплоть до будущих поколений, он надкусил мизинец на своей правой руке и кровью из него написал рядом стихотворение, после чего направился к замку Акаксака. Приблизившись к замку, он сошёл с коня, прижал свой лук к боку, постучал в ворота и воскликнул:

— Хочу кое-что сказать тем, кто в замке!

Через какое-то время два воина высунулись из бойниц башни и спросили:

— Кто это пожаловал?