Повесть о Великой стене

— Не надо горячиться. Если восстанут потомки владетельных родов, народ, помня старое зло, их не поддержит и к ним не примкнет. Все покушения на жизнь императора кончались казнью героя-мстителя. Если хотим мы добиться старых порядков, должны мы уметь согнуться, уметь и выпрямиться. Применяясь к обстоятельствам, выгибаться квадратом, свертываться кругом. Постройка стены погубила десятки тысяч, ожесточила сотни тысяч. Крестьянам роздали землю, но не дают возделывать ее. Повсюду народ соединяется в тайные союзы и братства. Мне это известно, и на это надеюсь и я и многие приверженцы владетельных князей. А когда народ восстанет, тогда мы уж не побрезгаем, сунем палец в чашку, выберем жирный кусок.

— А если нам его не дадут?

— Как же это может быть? — с усмешкой возразил начальник. — Не бывало еще крестьянина умней, чем князья и полководцы. Потерпите еще немного. Не надо торопиться. В свой срок и небо обрушится.

Можно было подумать, что умел он предсказывать, потому что эти слова исполнились, хоть и не в том смысле, как он их сказал.

Не прошло и месяца, как вдали от этого города и совсем в другом конце Поднебесной вдруг из неба обрушился огромный камень. Он пролетел с шумом, слышным за много ли, волной воздуха вырвал с корнем вековые деревья и упал, опалив своим жаром кустарники и траву.

Когда наконец решились к нему приблизиться, то увидели написанные на нем слова: «Со смертью Ши Хуанди земля разделится». Начальник того уезда, где упал отломившийся от неба кусок, человек преданный своему государю, не поверил, что надпись сделана рукой сверхъестественного существа, и начал искать злоумышленников. Были задержаны все, кто не мог доказать, за каким делом находились вблизи места падения камня. Среди прочих был пойман некий слуга, по имени Вань Сяо-ба. Он красноречиво защищался, уверяя, что едва ли смертный решится прикоснуться к куску, отколовшемуся от небесного свода, и если это не дух и не дракон написал кощунственные слова, то, быть может, сделали это его отпрыски.

— Такая речь нелепа и невероятна, — сердито сказал начальник и велел пока что заключить его в тюрьму.

Но наглый слуга в ответ засмеялся и смеялся всю дорогу, пока за ним не захлопнулись ворота тюрьмы. Тут он вздохнул и подумал:

«Как бы голову Тюремного тигра не прибили к тюремным воротам».

ХРАМ ДОБРОДЕТЕЛЬНОЙ СУПРУГИ

Случилось так, что постройка стены, продвигаясь вперед, достигла места, где из скалы бил родничок. Избыток воды, промыв себе русло, бежал отчаянной рэчонкой, плясавшей по камушкам и кружившейся вокруг обломков скалы. Сперва все обрадовались, пили пригоршнями, досыта, обливали друг друга водой, стекавшей по телу каплями, который блестели на солнце пятью цветами, ослепительно сверкающими.

Но радость была недолгой. Ходить за водой стало недалеко, но перегородить ее было невозможно. Быстрая речонка мгновенно уносила связки хвороста, песок и камни, которыми пытались ее заглушить, сотнями злых языков лизала большие камни, сброшенные в нее, и грозила в недолгий срок подмыть стену. Приходилось оставить в кладке отверстие для стока воды или строить дамбу и отводить русло так, чтобы речка текла не поперек, а вдоль стены. Об этом доложили Мын Тяню, и он ответил, что оставлять отверстие в стене нельзя, а надо строить дамбу, хотя бы пришлось уморить на этой постройке десять тысяч человек.

Слово Мын Тяня было крепче каменной скалы и неизменней вечного утеса. Рабочие, и без того в огромном числа погибавшие на стене, покорно приняли новую смертельную угрозу, и некоторые даже пошутили, что, умерев, они наконец как следует выспятся и что никакой надсмотрщик уж не подымет их бичом, сколько ни щелкай. Но солдаты подумали, что не попасть бы и им в это роковое число. Эта мысль им очень не понравилась. Их ремесло было охранять границы, надзирать за рабочими и погибать в сражениях с кочевниками, а не на постройке дамбы рядом с каторжниками и крестьянами. И они начали искать, как бы избежать беды.

Как-то вечером после работы Бань Си-лян, присев на корточки у самого родничка, предался мыслям о молодой жене и о том, что, возможно, она скоро придет и принесет ему узелок с домашней едой и чистую рубаху. Рядом с ним присел на траву солдат, широко раскинув ноги и ковыряя в зубах соломинкой. Этот грубый человек был непривычен к тишине, и ему скоро наскучило молчание. Тогда он снисходительно спросил:

— Как тебя зовут?

Вань Си-лян тотчас повернулся к нему и вежливо ответил:

— Моя фамилия Вань.

— Какой Вань? — быстро спросил солдат. — Не десягь тысяч?

— Вы угадали, — ответил Вань Си-лян. — Этот Вань пишется тем же знаком, как десять тысяч, и имеет то же значение.

— Пойти, что ли, поужинать? — небрежно сказал солдат, выплюнул в чистую воду разжеванную соломинку, встал, потянулся, зевнул и ушел.

Но, отойдя несколько шагов и скрывшись за выступом скалы, он бросился бежать.

— У родника сидит человек, которого зовут Десять тысяч! — крикнул он, прибежав к своим товарищам.