Но вдруг мгновение ярости наступило у юного князя Юсупова, он стоял позади гостя, наблюдая за ним, переглядываясь с взглядами своих товарищей, как бы с вопросом, что делать с дальнейшим сопротивлением организма Распутина к яду в сладостях. Страх и негодование проникали в его мозг. Не выдавая этого, юный граф Сумароков искал выход окончания с приглашённым его затяжной беседы. Для него Распутин – самый ближайший советник, но и холоп, и мужик, просто любимец царской четы разрушал в нём все хорошие качества. Сухотин в том же напряжении уже терял терпение, сохраняя молчание, понимая суть неудавшегося преступления, нервно начал расхаживать в маленькой комнате. Казалось бы, самообладание имел только князь Дмитрий, он желал в это время присоединиться к Распутину и завести с ним тайную дружбу, приобретая уважение к его стойкости. Уже обдумывая план объяснений, в случае если Распутин выживет на следующий день, явиться к нему, и рассудить, внимательно придя к выводу, что вкусности были всё же несвежие, и гостеприимство князя Феликса Феликсовича считать неудавшимся. Заняться с ним неполитическим образованием, посвятив его по борьбе с «красным» революционным подпольными сборами. Продолжая наблюдать за поведением своих соратников, лишь Дмитрий Павлович хотел вывести Распутина из этой страшной комнаты, как теперь ему казалось, проникнутой какой-то мрачностью, предательством и преступлением, будто оно уже совершилось. Диспут Распутина с Пуришкевичем, который время от времени ожидал подтверждение со стороны юного князя, в течение десяти-пятнадцати минут не решался. Присутствующие теряли терпение, словно уговаривая человека обратить на их небольшое общество, его слова, намекавшие на уговоры, были бессильны. Тут Распутин заметил мелькавшего Сухотина, но не придал этому значения, ему нравился спор, ему нравилась кампания. Распутин угостился одной из конфет, находившейся в коробке с другими. Подивившись, что господа не увлекались сладостями так же, но это не вызвало в том подозрения. Единственным его пониманием было, что вся эта сворь интриганов, как отмечал про себя Распутин, заманила его в эту сферу, дабы примкнуть его особу к их обществу. Жены, обещанной князем Юсуповым, здесь не было, увлекшись едой, забыв о посте, Распутин налегал на сладкое.
– Чушь! – произнёс Пуришкевич на высказывание их гостя и откинулся в кресле.
На нём был костюм, в котором выкупал для давно залежавшегося где-то с давними одеждами, в нём он был лишь однажды на балу. Повстречав там свою будущую жену. Легкоё кашне из-за боязни простудиться – внутри помещения присутствовала свежесть воздуха. Эта часть дома редко протапливалась, место это было в своё время отведено для проживания здесь домашних работников, до того помещение было отведено для хранения бочек с вином, отчасти которые там хранились в редкости со времён Елизаветы Петровны, дочери царя Петра I, затем подсобка долго пустовала.
– Это не чушь, дорогой… – Распутин забыл имя собеседника.
– Владимир Митрофанович, – подсказал тот.
– Володя. Всё аллегория, – Распутин любил изъясняться новомодными словами, – в том, что коммюнизьм этот подступает и найдёт свой след.
Крошки застревали в бороде «старца».
– Вина, Григорий Ефимович? – предложил ему юный князь.
– Нет, спасибо, мой дорогой, маленький, – растянулся в улыбке, которую едва можно было определить в зарослях лица Распутина, сказал «старец», обратившись к нему.
На миг что-то колыхнулось внутри юного князя, слова, как бы казавшиеся для столь рядового офицера, преподнесли ему какое-то успокоение.
– Однако тот ажиотаж, – неправильно произносил Распутин. Некоторые слова он говорил для формальности, не понимая их значение, тем самым считая их необходимым для галантности. Он обращался к Пуришкевичу, пытаясь заострить собеседника в беседе да смягчить, казалось, терявшего терпение, и как-никак Распутин находился не среди своих друзей и, теряя беспокойство среди незнакомцев лишь потому, что доверял юному князю, интуитивно в характере которого отчасти также читалось сопротивление «царскому другу».
– Весьма непредсказуем, – он поднял указательный палец.
Заметив налитое для него вино, отпил и осушил бокал.
– Господа… – договорил Распутин.
Никто не понимал его. Да и понимать не собирался всё с большей и большей минутой. В следующем времени Сухотин намеревался спросить у Пуришкевича «дурманную сигару», одну из закруток, смешанную с табаком с использованием бренда heroin, но при «старце» не отважился. Такую сигарету выкуривал однажды сам Пуришкевич. Но больше тому не было возможности. Поручик так и не спросил.
– Об одном я беспокоюсь, – Распутину льстили собравшиеся здесь люди, и все как бы желали выслушать его, вдруг почувствовал, не зная в том действительной причины, сохранявшееся в подвале молчание. Вдруг он почувствовал в себе неудовольствие.
В комнате переглянулись: неужели уже начало действовать? Но гость, поморщившись, продолжал:
– Об Алёше, царевиче нашем, – в словах Распутина угадывалась отрезвляющая мысль, лицо за порослью его стало серьёзным.