Повесть о Сергее Непейцыне

Сошли с дороги и шагах в тридцати, на скате балки, увидели то, что было зарисовано.

— Как же она сюда попала? — спросил Сергей.

— Сие и есть доказательство, что дорога проложена издавна. Очаков стоит триста лет, и ездят, значит, столько же. Стены крепости, здания, памятники на кладбищах — все из камней, что служили грекам и римлянам. Часть везли плотами и лодками по Бугу, другую — на арбах. Здесь арба подломилась, а может, осенью сползла по мокроте на откос, и мрамор с нее свалился.

— Так и таскали камни с места на место? Одно разрушали, другое строили? — сказал Сергей.

— А что же? Вот в Севастополе, моряки мне сказывали, город и порт строят из камней греческого Херсонеса, что там рядом стоял. Может, еще на наших глазах Очаков запустеет, и станут из него ольвийские камни куда-то в третье место возить.

Около четырех часов доехали до деревеньки. Хаты стояли без окон и дверей. Плетней не было и в помине, скота и птицы не влдно. Только одичалые собаки издали облаяли проезжих. Потом из одной хатенки вышла старуха в черном сарафане, посмотрела из-под руки на тарантас и поплелась обратно.

— Вот и Парутино, деревня некрасовцев — тех самых беглых казаков, — сказал Иванов. — Они так оттого себя именуют, что атаман, который с Дона их в Турцию увел, Некрасой прозывался… А вон и место открывается, где когда-то Ольвия стояла..

Сергей был разочарован. Берег как берег. Ничего, кроме уходящего на пригорок поля. Дрожат под ветром сухие травы.

— Пусть наши молодцы здесь лагерь разобьют да ужин готовят, — решил художник, вылезая из тарантаса. — А мы пройдемся к реке.

Взошли на пригорок, весь покрытый ямами разной величины, поросший редкой травой. Слева открылся голубой Буг, такой здесь широкий, что на той стороне хаты казались белыми пятнышками.

— Тут и стоял город, — обвел рукой вокруг Иванов. — И место самое удобное для торговли. От моря дорога водой широкая и гавань спокойная. А выше, — он обернулся и указал Сергею на две хорошо видные песчаные косы, входившие в реку с обоих берегов, — лучшая, переправа в тот край, в котором скифы-кочевники жили, первые покупатели здешних товаров.

— Кажись, и наш корпус тут переправлялся, — сказал Непейцын.

— Конечно, — подтвердил художник. — А колдобины сии от выбранных турками камней остались. — Он всмотрелся в откос ямы, около которой стоял. — Хотите обломок греческой посудины посмотреть? — Иванов спрыгнул вниз и, вытащив из песка, протянул Сергею черепок, выпуклая сторона которого была черная, глянцевитая. — Какой лак умели делать! Двадцать веков прошло, а он не тускнеет и нонешние мастера секрета его не постигли. А вот частица расписной вазы. — Он протянул Непейцыну второй черепок; на красновато-рыжем фоне была изображена конская голова с остриженной щеткой гривой и рука, держащая ее под уздцы. — Сколько в земле лежит, мокнет, а все как вчера рисовано… Ну, дайте руку, тащите меня, и пойдем на мое любимое место.

Прошли ближе к берегу. Михайло Матвеевич несколько раз приостанавливался, прислушивался. Наконец привел Сергея к одной из ямок. В ее стенке торчала плоско лежащая каменная плита с грубо вытесанным желобом, и по нему бежала прозрачная вода, падая непрерывным рядом капель на другой камень, на самом дне ямы.

Иванов сел на землю и поднял руку к Сергею: молчи, мол, и слушай. Лицо у него сделалось такое счастливое, просветленное, какого Непейцын не видывал еще ни разу.

— Хорошо? — спросил он через несколько минут.

— Очень, — кивнул Сергей, севший рядом. И, подумав, добавил: — Оттого, наверно, особенно хорошо, что после лагерной суеты в тишь приехали. А вам еще шумнее в главной-то квартире.

— Да, у нас вроде торжища какого-то, — согласился Иванов. — Все чего-то урвать норовят: один — орденок, другой — наслаждения, а больше всего — денег…

— Уж и все! Вы, к примеру, Михайло Матвеевич, ничего такого не добиваетесь…

— Я? А права рисовать пейзажи, путешествуя с армией и получая майорское жалованье? Но в расплату отравленным воздухом дышу, который вокруг властителей образуется. Часто Софокловы стихи поминаю:

Кто за порог дворца отважится ступить,
Тот с вольностью простись — рабом ему здесь быть…

Однако, раз мы сюда приехали, давайте любоваться и слушать…

На месте древней Ольвии провели три дня. Иванов рисовал, а Сергей то сидел около, следя за движениями кисточки, то бродил под берегом по узкой полоске шуршащих мелких ракушек, перебирая обломки посуды, осыпавшиеся в воде вместе с подмытыми рекой пластами грунта. И по нескольку раз в день оба купались. Да, под водой явственно виднелись занесенные песком стены, ступени пристани. Буг постепенно поглощал останки Ольвии.

В эти тихие дни куда-то отошло все, что занимало Непейцына последние месяцы. Все, кроме Сони. Где она? Вспоминает ли?..

Когда, возвращаясь, въехали в черту лагеря, он показался еще более скученным, зловонным, шумным, а люди еще бледнее и изможденней. Обрадованный Филя после первых приветствий сказал: