Сидя рядом, рассказывали, что каждый видел, испытал.
Никола участвовал в боях, получил за отличие чин лейтенанта.
В первый год на юге здоровье его стало много лучше, да вот весной продуло ночью на вахте… Сергей, привыкший рано ложиться, на этом месте рассказа почувствовал, что глаза против воли смыкаются и огонек свечи, что стояла на столике, куда-то пропадает.
— Ну, прощай, Сергей, будь здоров, брат мой, — сказал Адрианопуло, вставая. — Я-то выспался у тебя, а ты устал по садам лазить и башку туркам подставлять. — Он порылся в кармане: — Вот возьми на счастье драхму моих древних предков. Может, ее Перикл или Агеселай в руке держал…
Никола подал другу серебряную монету. Приблизив ее к свече, Сергей увидел изображение орла, сидящего, расправив крылья, на дельфине. Ниже стояло несколько греческих букв.
— Можно гадать: орел заклюет дельфина или дельфин утащит орла под воду? — сказал Адрианопуло. — Но я толкую сии фигуры как единение суши с морем, наше с тобой. Согласен?
— Конечно. Откуда такая у тебя?
— Матрос продал. Сказал, на острове одном поблизости нашел. Березань зовется. Хотел кого-нибудь расспросить, что там в древности было, да никто не знает. Хотел в перстень обделать, тоже не вышло. Может, ты сумеешь… Ну, проводи до берега.
На лимане ждала шлюпка с шестью матросами. Когда отвалили, Никола, сидевший на руле, несколько раз махнул рукой.
Ночь была темная, безлунная. Уже не стало видно белого мундира Адрианопуло, а мерные удары весел слышались явственно.
— Будь здоров! Спасибо! — дошло до Сергея из темноты.
— Как вернешься, сыщи меня непременно! — крикнул он.
— Если вернусь… — долетело совсем как шепот.
Далеко на лимане светились сигнальные фонари кораблей. У воды было прохладно, но, когда Сергей поднялся на берег, его охватил жаркий, раскаленный, как в печи, воздух.
— Слушай… Слушай… — перекликались по лагерю часовые.
Сразу после вырубки виноградников начали возводить батарею перед Двурогой балкой. С нее ядра должны были долетать уже в город, за каменные стены. Когда на батарею стали возить осадные пушки, прошел слух, что осмотреть ее приедет светлейший. И однажды утром близ лагеря егерей показалась пышная кавалькада. Впереди ехало сорок — пятьдесят всадников в разноцветных мундирах — князь Потемкин со штабом, а за ними стройными рядами двигался эскадрон кирасир в белых колетах и черных нагрудных латах — почетный конвой фельдмаршала, — все на рослых серо-пегих, выписных из Австрии конях. Когда проезжали мимо, Сергей хорошо рассмотрел скакавшего первым полного, рослого всадника. Свободно и уверенно сидел он на белой арабской кобыле, шедшей коротким собранным галопом. На синем мундире пролегала голубая лента, грудь сверкала орденскими звездами, над шляпой вздрагивал тугой белый султан. Ну и лошади у свиты — одна другой красивее. И каких только лент нет на мундирах! А кирасиры, вот молодцы, один к одному, будто братья родные. Да нет, братья так не бывают похожи. Какие ботфорты, какие колеты белоснежные!
От егерского лагеря было видно, как светлейший спешился у батареи, взошел на нее с несколькими генералами и стал ходить туда и сюда. И почти тотчас в Очакове ударила пушка, за ней вторая, третья, и ядра стали рыть землю вокруг батареи.
— Вот когда князь перед армией экзаменуется, — сказал Осип.
— Экзамен полководцу не под огнем делают, — негромко ответил Киселевский. — Хотя, понятно, и тут сплоховать не должен.
Теперь светлейший, стоя на батарее, смотрел в трубу на крепость. Вот ядро ударило в бруствер поблизости, осыпало его землей, и генерал в красном мундире схватил Потемкина за руку. Тот не спеша опустил трубу, сложил ее, отдал кому-то и пошел с батареи. Так же неторопливо сел в седло, тронул коня. В это время граната угодила в строй кирасир и повалила двоих.
— Сдал экзамен, — сказал кто-то из стоявших рядом с Сергеем.
Кавалькада возвращалась по другому пути, и офицеры перебежали свой лагерь, чтобы еще раз увидеть великолепное зрелище. Здесь к ним присоединился Кутузов. Увидев его, князь Потемкин подъехал к егерям и поманил к себе генерала. Михаил Илларионович подошел быстрым шагом и снял шляпу.
Сергей смотрел на склоненную голову говорившего что-то вполголоса светлейшего. Вот каков этот всесильный человек! Одутловатое лицо с крупным носом, красиво изогнутым ртом и прикрытым, как и у Кутузова, одним глазом. Русые непудреные волосы выбились из-под шляпы. За бледными губами сверкают свежие, молодые зубы. Сергей вспомнил: рассказывали, будто любимые лакомства Потемкина — репа, малосольные огурцы, квашеная капуста…
— Непейцын-первый, тебя принимать заряды зовут! — громко сказал сзади кто-то из офицеров.
«Вот не вовремя привезли! — подумал Сергей. — И надо же капитану было именно меня нарядить сегодня приемщиком!»
Светлейший, слушавший Кутузова, резко поднял голову.
— Непейцын? — сказал он удивленно. — Кто у тебя с таким прозвищем, Михайло Ларионович?
— А вон совсем молодой офицер, прямо от нас стоит, ваша светлость. И, осмелюсь доложить, отличный офицер.
— Подойди-ка сюда, дружок, — скомандовал Потемкин.