На другой день в первую перемену кадеты выскочили на плац и на досочках, рогожках, фалдах кафтанов и стоя в рост — кто во что горазд — пустились с горы и по длинному раскату, в конце которого тут же оказался дежурный офицер, выбежавший за ними и приказывавший тотчас возвратиться к своим местам. А после третьего урока и салазки выстроились у горы, так что дежурному едва не тростью пришлось гнать кадетов на обед, пообещавши, что сразу после него всех пустят на гору. Кое-как поели — и бегом на плац. Тут уж начался показ фокусов и смелых штук: съезжали на брюхе, головой или ногами вперед, сцепивши салазки вереницей, влезали на спину стоящему коленками на салазках и на раскате валились вместе набок, нарочно налетали друг на друга, зацепляли тех, кто замешкался на верхней площадке, и тащили за собой. Крик, хохот, оханье ушибленных, кровь из разбитых носов… Сергей катался сначала с Осипом, потом с Яшей Апрелевым. Сани попались ему ладные, не кривили хода, и, уходя с горы, он завязал на них веревку тремя узлами, чтобы отличить завтра.
Это завтра запомнилось Непейцыну. Когда после обеда прибежали к горе, там уже катались десятка два кадетов Греческого корпуса. Этих смуглых мальчиков в малиновых кафтанах Сергей до того видел только издали. Говорили, что осенью и зимой их мало пускают на двор. Непривычные к петербургской сырости, к морозам, они больше сидят в своих флигелях, где очень тепло, дров отпускают без мерки. И все-таки многие зимой хворают, отчего начальство думает перевести их корпус на юг, в теплый край. А тут — на-кась! Вот так холоду боятся! Изловчились раньше артиллеристов на плац выскочить и уже катаются, выбрав лучшие салазки.
Сергеево капральство прибежало первым из своего корпуса, и сразу пошла перебранка. На слова артиллеристов, что гора ихняя, чтоб сейчас оставили салазки и убирались, черномазые отвечали, что гора общая, построена по приказу генерала, который и у них директор, что будут кататься, а санок на всех хватит.
Некоторые артиллеристы стали разбирать оставшиеся.
Но другие, в том числе и Сергей, заметивший, что облюбованные им вчера салазки уже взяты, продолжали перебранку.
— Зря вам много дров дают! За печкой сидели бы, тараканы дохлые! — кричали они. — Против нашего флигеля гора — значит, наша!
Но греки не сдавались — малиновые кафтаны катили себе с горы, бежали назад и лезли снова на лестницу. Вдруг перед глазами Сергея мелькнула намотанная на руку знакомая веревка с узлами.
— Вон кто наши салазки взял! — крикнул он Осипу.
— Да брось ты, бери другие, — миролюбиво ответил тот.
— Пусть грек другие возьмет, — уперся Сергей и побежал к концу раската. — Отдай мои салазки! — заступил он дорогу съехавшему вниз малиновому кафтану.
— Отчего твои? — спросил тот, смешно выговаривая «ц» вместо «ч» — «отцего». — Разве ты их покупил?
Они стояли лицом к лицу, и хотя грек был ниже ростом, но не думал трусить.
— Ницего не покупил! — передразнил Сергей. — Занял их еще вчера, вот и веревка в три узла завязана. — Он попытался схватиться за салазки, но грек, вильнув плечом, не дал.
— Что ж, что вязал веревку, — возразил он, — наш генерал…
— Какой он ваш? — перебил Сергей. — Наш, русский генерал! — Он поймал-таки санки за полоз и рванул к себе.
Но грек перехватил за другой. Они дергали салазки то в одну, то в другую сторону и не могли одолеть друг друга.
— Пусти, тараканьи мощи! — кричал Сергей.
— Не буду пускать! Сам мосцы! — отвечал противник и, оскалив белые зубы, упрямо склонил сердитое лицо.
Сергей дернул что было сил, вырвал сани и побежал к горе. Но грек, догнав, крепко дал ему в шею. Бросив салазки, Непейцын обернулся, и они принялись награждать друг друга затрещинами.
Как будто это было сигналом общей драки — везде замелькали кулаки, закричали злобные голоса. Потасовка кипела на лестнице, на верхней площадке, в конце раската, где слезали с саней. Артиллеристов было больше, и вот уж два малиновых кафтана покатились кубарем, спущенные с горы без салазок. Еще одного трясет за грудь дюжий Дорохов. Сергею удалось дать врагу по губе, так что показалась кровь, но и сам, получив тычок в подбородок, звонко лязгнул зубами. Ну, держись, черномазое пугало!
И вдруг все услышали крик выросшего у раската дежурного офицера:
— Кадеты, смирно!
Оглянулись и увидели генерала, спешившего к ним по плацу. Кулаки разжались, глаза опустились. Подойдя вплотную к Сергееву противнику, который прикладывал к губе комок снегу, Мелиссино обвел всех взглядом и приказал: