Повесть о Сергее Непейцыне

Назарыча не оказалось на месте. Стол его был освобожден от бумаг, писаря-соседи сказали, что хворает, лежит дома. Непейцын мог прямо направиться к куму, но ему хотелось покончить скорей со всей канителью, а для этого посоветоваться, не дать ли кому-то сразу побольше, — за выплату жалованья и за место. Узнав у писарей, где живет Назарыч, решил на другой день отправиться навестить больного. «На Выборгской стороне, в Сампсониевской улице, у церкви», — написал он на клочке бумаги.

Извозчик тащился часа полтора. Вся Петербургская сторона — как огромная деревня. Деревянные домики, сады, немощеные улицы. Наконец впереди, за мостом, показалась пятиглавая церковь.

— У Сампсония всех арестантов хоронят, — сказал извозчик. — Кто в крепости аль в остроге сгаснет, того сюда и тащат.

Сергеи вспомнил херсонских колодников, мистера Говарда к, когда поравнялись с церковью, велел остановиться. За скрипучей калиткой — все как на других кладбищах, — поросшие травой холмики с деревянными крестами, каменные плиты. А вот и памятник из серого и желтого камня. На одной стороне прочел: «Здесь лежит Артемий Петров Волынский… преставился июля 27-го 1740 года». Нет ли еще надписи сзади?

В траве за памятником, прислонясь к нему спиной, сидел кто-то, раскинув ноги в порыжелых башмаках, склонив на грудь одутловатое лицо.

Вдруг, открывшись, мутные глаза вперились в Непейцына.

— Неужто Славянина вижу? — заговорил пьянчуга. — На деревяшке — значит, он… герой!.. Волынского могилу обозреть?.. Обозрей и наставника падшего…

При звуке хриплого голоса, увидев движение толстых губ, Сергей узнал корпусного учителя Полянского.

— Григорий Иванович, вы ли? — спросил он, протянув руку. — Позвольте, помогу вам подняться.

— Никуда отсюда! — Полянский ударил оземь ладонями. — Волынского могила! Мученика! Он и после смерти велик, а я жив, но плевело есмь…

— Какое же плевело — сколько людей выучили, — запротестовал Непейцын.

— Было… А ноне за шкалик попу подвываю… Я! Который от рясы перекор родителю… теперь за дьячка… — Полянский закрыл глаза и лег на бок. — Низко пал… Закопайте меня…

— Григорий Иванович, я вас домой отвезу, у меня дрожки, — сказал Непейцын.

— Оставь меня… Помяни потом, — вполголоса бормотал Полянский. Он перевернулся на спину и через минуту захрапел.

Сергей постоял в нерешительности: «Одному на деревяшке не поднять, и куда везти? Не знает ли Назарыч, где он живет?»

Встречная баба указала дом писаря:

— Вона крыша железная.

Действительно, из всех окрестных домиков только один был крыт железом. И не только это показывало состоятельность владельцев. Обшитый тесом дом был хозяйственно выкрашен в несколько странный розовый цвет. Сарай, хлев, большая собачья будка, банька в огороде — все крепкое, чистое.

Едва Сергей подъехал, как на крыльце показался Назарыч.

— Ко мне, ваше благородие? Так отпущайте ваньку и пожалуйте!

— А может, ему подождать?

— Зачем же? От нас лучше яликом.

Через несколько минут Непейцын сидел в горнице напротив хозяина, поспешно водрузившего парик на лысую голову.

— Хвораете? — спросил Сергей.

— Для коллегии только. Дочку единственную замуж выдавал, три дня пировали. Молодые утром нонче отъехали.

— За кого ж она вышла?

— За чиновника, благородная мадама сряду стала.

— Ну, совет да любовь.

— Спасибо. Он собой молодец и будто ее любит. Однако мы с женой духом пали. Хотя, схлопотал я ему из Казани перевод — помните осенью в Артиллерийскую экспедицию бегал, — а все не здесь служит, а на Сестрорецком оружейном.

— Видеться затруднительно? — догадался Сергей.

— Да-с. Растили, все для нее копили и выдали хорошо, соседи завидуют, а без нее опустела жизнь разом, — Назарыч сморщился, как от кислого, отвернулся к двери: — Марфуша!

Вошла заплаканная женщина в городском платье и повойнике.

— Собери, Марфа Ивановна, гостю дорогому закусить.

Чтобы отвлечь хозяина от грустных мыслей, Сергей спросил:

— Много народу принимали?

— Больше тридцати человек после венца пожаловало, и последний гость час назад уплелся. Боюсь, не сунулся ли где по дороге.

— Не Григорий ли Иванович?

— Как вы догадались?

— Видел сейчас на погосте, у памятника лежит.

— К Волынскому своему опять… — сказал Назарыч.

— Ведь его из корпуса нашего за то же попросили…

— Знаю, рассказывал. И, как услышал, что меня епанчой на реке прикрыли, то возликовал: «Не зря я его Славянином нарёк».

— Правда истинная, — подтвердил Непейцын. — Но почему к могиле той столь привержен? Не знаете ли, кто Волынский был?

— Как не знать, рядом живучи? Казнен был при императрице Анне, ополчились на него немцы-вельможи. Хотел, вишь, власти им убавить, милостивый закон написать. Вот Григорий Иванович как намокнет, то и тащится туда да иностранцев обличает, пока не заснет.

— А какой учитель был! — вздохнул Непейцын.