Повесть о Роскошной и Манящей Равнине

– Если бы не казалась ее ложь убедительной, тогда не была бы она такой мастерицей в чародействе. Лгать не обязательно языком. Но гнев на врагиню был неподдельным, ибо ею всегда оставалась я, а в последние дни она не забывала излить на меня раздражение. Но продолжу.

Теперь не сомневайся, что, когда ты вошел вчера в зал, хозяйка знала о нашем обманном свидании с тобой и желала тебе одной только смерти, но лишь после того, как снова обнимет тебя. Посему она так суетилась вокруг тебя за столом (и отчасти для того, чтобы помучить меня), а потому тоже назначила тебе свидание и не сомневалась в том, что ты не посмеешь уклониться, даже если после придешь ко мне.

Я же, как говорила, заманила к себе этого труса, но напоила снотворным питьем, так что не мог он ни потянуться ко мне, ни даже открыть глаза; сама же легла рядом, чтобы Госпожа заметила это, она ни за что не упустила бы этого из внимания. Потом, лежа, придала ему твой собственный вид, так что всякий подумал бы, что это ты лежишь со мной рядом, а потом, содрогаясь, принялась дожидаться того, что будет. Так прошел час, когда следовало тебе оказаться в ее покоях и настало время нашего с тобой свидания. Посему я начала ждать, трепеща сердцем в страхе перед ее жестокостью.

Наконец из покоев ее донесся шорох, и, выскользнув из постели, я укрылась за шторой, готовая умереть от страха перед нею. И… О! Наконец вошла она, крадучись, с лампой в одной и ножом в – другой руке. И скажу тебе, что и сама держала я острый нож, чтобы при необходимости защитить собственную жизнь. Подняв лампу повыше, она подобралась к постели поближе и негромко молвила: этой здесь нет, но придется убить и ее. Потом она подошла к постели и склонилась над ним, приложив руку к тому месту, где я лежала… После же обратила взор к ложному подобию твоему, задрожала и сотрясаясь выронила лампу, упавшую на пол и погасшую. Впрочем, комната была ярко освещена лунным светом, и я прекрасно видела происходящее. Тут она негромко зарычала, как дикий зверь; рука ее вознеслась, блистая сталью, а потом обрушилась вместе с оружием. Я же была готова лишиться сознания, опасаясь, что перестаралась и на постели вместо подобия лежишь ты сам. Трус умер, не издав даже звука, и не мне плакать над ним. Однако Госпожа прижала его к себе, сорвала одежду с плеча и груди и принялась бормотать какую-то тарабарщину, в которой лишь изредка попадались слова. Наконец я услышала ее голос: «Я забуду, я забуду, придут новые дни».

Потом настало молчание, и вдруг она вскричала ужасным голосом: «О нет, нет, нет! Я не смогу забыть, не смогу». И испустила тот жуткий вопль, ужасом наполнивший ночь (разве ты не слышал его?), а потом, схватив оставшийся на постели нож, вонзила его в собственную грудь, свалившись мертвой на тело убитого ей человека. Тут я подумала о тебе, и счастье прогнало ужас… как мне отрицать это? Тогда я бежала к тебе и прикоснулась к твоим ладоням, таким любимым, и мы вместе бежали. Будем ли мы по-прежнему вместе?

Вальтер ответил медленно, не прикасаясь к Деве; она же воздерживаясь от слез и рыданий, с мольбою глядела на него.

– Похоже, ты сказала мне все, но твое ли коварство сразило ее или собственное злобное сердце, убитая вчера злодейка предыдущую ночь провела в моих объятиях. Плохо это и скверно с моей стороны, ибо я любил не ее, а тебя, и желал ей смерти, чтобы соединиться с тобой. Ты знаешь это, но все равно любишь меня. Что же сказать мне? Если кто-то виновен в коварном умысле, то и я тоже; если кто-то виновен в убийстве, так это я. Так мы лжем себе самим, а потом и Богу со Святыми Его. Мы вдвоем замыслили и осуществили убийство женщины, которая мучила тебя и собиралась убить меня. Посему если есть в этом наша вина, то вдвоем понесем мы кару, ибо поступили как одна душа и одно тело.

После же он обнял ее и поцеловал – спокойно и по-дружески, словно чтобы утешить.

А потом сказал:

– Может быть, завтра при свете дня я спрошу тебя об этой женщине… какой была она на самом деле. Но сейчас хватит о ней. Ты и так переутомилась, и я прошу тебя спать.

А потом он обошел окрестности, набрал веток для ее ложа, постелил там свою куртку и уложил. Дева же кротко легла, улыбнулась и скрестила на груди руки и скоро уснула. Сам же Вальтер сидел возле огня до рассвета, а потом тоже лег и уснул.

Глава XXV. О торжественном летнем наряде Девы

Вальтер поднялся, когда заметно рассвело и увидел, что Дева идет навстречу ему от берега реки, свежая и розовая после купания. Когда они сошлись лицом к лицу, она чуточку побледнела и застенчиво отодвинулась от него. Однако он взял ее за руки и, не смущаясь, поцеловал; и оба они возвеселились и не имели нужды рассказывать друг другу о собственном счастье, хотя было у них что сказать, если бы только нашлись нужные слова.

После вернулись они к своему костру и сели, чтобы позавтракать. Но прежде чем закончилась трапеза, Дева молвила: