Повесть о Роскошной и Манящей Равнине

– Вот что должна я сказать тебе ныне, ибо ты оказался в стране, опасной для всякого, кто любит доброе; скажу более, что была бы рада, если бы тебе удалось целым оставить сей край, даже если бы после я умерла от тоски по тебе. Что касается меня самой, то грозит мне опасность меньшая – во всяком случае, не смертельная. Только помни: железное кольцо на ноге моей – знак рабства, и ведомо тебе, как расплачивается рабыня за прегрешения. О том же, кто я и как попала сюда, сейчас не скажу, ибо у нас может не хватить на это времени; оставим этот разговор на потом. Я – Служанка злой Госпожи, о которой неведомо мне, женщина она или нет. Некоторые здесь почитают ее Богиней, и как Богине поклоняются ей. И не знаю я божества более жестокого и холодного. Меня она ненавидит жестоко; но будь ее ненависть невелика, немногое прибавило бы это мне, если бы, разделавшись со мной, она получила бы удовлетворение. Но дело обстоит так – и вряд ли будет иначе, – что послужит это не ее удовольствию, а потере и боли. Посему, как я уже сказала, самой жизни моей здесь ничто не грозят – если только вдруг покорившись внезапному гневу, она не убьет меня, чтобы потом пожалеть об этом; дело в том, что наименьший злом в ее нраве является тщеславие, и тщеславна она всегда и во всем. Много раз забрасывала она свои сети, чтобы уловить в них какого-нибудь доброго юношу; и последней добычей ее – если ею не станешь ты – оказался молодой человек, которого я назвала при нашей первой встрече с Сыном Короля. Он еще с нами, и я опасаюсь его, ибо недавно Госпожа ему надоела, хотя – по чести сказать – нет на свете более чудесной красавицы. Словом, пресытившись ею, он обратил взгляд ко мне, и если я буду неосторожной, весь гнев Госпожи обрушится на меня. Должна сказать, что хотя пригож этот юноша, теперь попавший к ней в рабство, в сердце его нет сострадания; низок он и способен ради часа удовольствий погубить меня, а потом с улыбкой, стоя рядом со мной, просить прощения у Госпожи и добиться его там, где мне не будет пощады. Видишь ли теперь, каково мне жить между двумя жестокими дураками? А ведь есть здесь и другие, о которых я не стану далее говорить тебе.

Тут, прикрыв руками лицо, она зарыдала, бормоча:

– Кто же избавит меня от этой губительной жизни?

Но Вальтер вскричал:

– Я! Ибо зачем иначе я оказался здесь?

И он едва не заключил Деву в объятия, но вовремя вспомнил про данное слово и в ужасе отшатнулся, потому что понимал теперь, почему она не хочет прикосновений, а после возрыдал вместе с нею. Но слезы Девы вдруг высохли; и она молвила изменившимся голосом:

– Друг мой, хотя обещаешь ты стать моим избавителем, скорее это я спасу тебя. Теперь же молю о прощении за то, что огорчала тебя собственным горем, тем более что не могу утешить его поцелуями и ласками. Но случилось так, что горести этой земли, окруженной столь радостным миром, вдруг сокрушили меня.

Тут сдержанное рыдание перехватило дыхание Девы, но сдержавшись она продолжила:

– Теперь же, дорогой друг и любимый, внимательно внемли моим словам, чтобы потом поступал ты, как я научу тебя. Во-первых, вижу я, потому, что Уродец встретил тебя у ворот этой земли, что Госпожа ожидала тебя; более того, ты оказался здесь, потому что, забросив свою сеть, она уловила тебя. Замечал ли ты какое-либо подтверждение моим словам?

Ответил Вальтер:

– Трижды при дневном свете видел я проходящего мимо меня уродца, а за ним тебя и величественную Госпожу, словно живых.

Тут немногими словами поведал он о том, что случилось с ним, начиная с того дня, когда видение явилось к нему на причалах в Лангтоне.

И сказала она:

– Сомнений нет, ты и есть ее последняя жертва. Это поняла я с самого начала и потому-то, дорогой друг, не позволила тебе поцеловать и приласкать меня, хотя томлюсь желанием. Ведь Госпожа хочет тебя лишь для себя самой и только за этим завлекла в сей край. Она так мудра во всяких волхвованиях – как в некоторой мере и я, – что если бы ты прикоснулся рукой или губами к моей обнаженной плоти – даже однажды, – то ощутила бы исходящий от меня аромат твоей любви, и тогда – может быть, пощадив тебя – обрушила на меня всю свою кару.

Тут она в унынии умолкла, не отверзал уст и Вальтер – от горя, смятения и беспомощности, – ибо ничего не ведал о чарах.

Наконец Дева заговорила снова:

– Однако же смерть наша не останется без воздаяния. А теперь знай, что отныне желает она тебя, а не Сына Короля, и желание ее еще более окрепло оттого, что она положила на тебя глаз. Теперь Сын Короля сделается свободным и сумеет – хотя не будет ведать об этом – направить собственную любовь в любую сторону; да и я получу право ответить ему согласием. Хотя, впрочем, настолько переполнена Госпожа злобой и спесью, что способна наказать меня даже за исполнение собственного желания. А теперь я должна подумать.

Изрядно помолчав, Дева снова заговорила: