Повесть о "разделённой любви"

В молодости и она по-крупному меценатствовала. Правда, помогая Исааку Левитану, она была не суконщицею (Суконщиков уважаю тоже. И очень по-доброму вспоминаю не только расхваленных и мною английских и голландских валяльщиков, но и Петровых (Петра Великого, в смысле, начавших с поставки на мундиры его «потешных» и «мотрозов» гнилого «товарца»). А была прелестной, в расцвете таланта и красоты, балетной примадонной. Дивой… Было то, как говорят, давно и неправда. Ну а в годы моего детства (а потом по возвращении из четырнадцатилетних нетей в наступившую эпоху чего-то такого «развивавшегося» и почти что «развитого») стала она покровительницею избранных юных дарований. Как впрочем и траченных сединами «бывших».

Теперь, если позволено будет, немного «истории»…

29. Михаил Гаркави

За исключением двухчасовых – дважды в неделю – репетиций с переводимыми из кордебалета на сольные партии танцовщицами она сиднем сидела на даче. А по четвергам дома принимала друзей. Среди которых был десятипудовый гигант Гаркави, в 20х-40х гг. известный терапевт и восторженно принимаемый публикою эстрадный конферансье («Монолог»-обращение его партнёрши Лидии Андреевны Руслановой к «жеманящемуся» у кулисы мужу: «Хоть ты, Миша, надоел, мне не надо нового: одного тебя люблю – десятипудового!». Михаил Наумович — знаток, удачливый собиратель и коллекционер произведений искусств и уникальных рукописей. При чём, и конферансье популярный. Настолько, что даже коронная, теперь уже на веки вечные наипопулярнейшая роль «несчастного конферансье Бенгальского из Варьете на Садовой», — которому озорник Кот Бегемот с подачи Михаила Афанасьевича Булгакова сперва голову оторвал, а за тем обратно её «насадил», — дополнительной популярности ему не прибавила.

Интерес к нему у Екатерины Васильевны возник давно. Чисто прагматический сперва. Дело в том, что юношею – гимназистом ещё – прослыл он настойчивым искателем и сборщиком, а потом тонким ценителем и даже точным оценщиком «произведений изобразительного искусства». Известность его в среде коллекционеров и жуков всякого рода росла стремительно. Росла востребываемость. Жить бы да грабить бы простаков, как Третьяковский и Ноэль Поляков. И добра наживать. Так нет же! Михаил Наумович наш по признанию истинный ценителей был искусства, и остался навсегда человеком безупречной репутации. Так сложилось, что дело он имел преимущественно с молодыми, юными даже, начинающими художниками. Причём жившими не в лучшие времена. И постоянно искавшими где бы и чего пожрать. Покупая у них картины Гаркави предупреждал: — Сегодня, будь Вы мастером с именем, Ваше полотно стоило бы в десять и много-много больше раз дороже той суммы, что я имею возможность Вам предложить; если я умру до прихода к Вам известности и даже Славы – Вы рискуете… Но если в любой перспективе у Вас появится оказия продать его по настоящей цене чем я теперь предлагаю, я немедля возвращаю Вам Вашу картину, а Вы мне – ту сумму, что я теперь Вам вручаю. И всё это нотаризируем. Nicht var?.. Что скажешь – порядочно и даже сверх того. Не сомневаюсь – именно за эту его порядочность он и отмечен был вниманием недоступной Гельцер. Естественным было членство Михаила Гаркави во всяческих отборочно-закупочных комиссиях и непременное председательствование этого самоучки-эрудита и ценителя в закрытых конкурсах-отборах картин молодых художников для именитых галерей и громких частных собраний. Самое главное, ищущие признания и заработка молодые таланты могли рассчитывать на поддержку и помощь этого удивительного в наш сверхпрагматический век и очень редкого для него состоятельного человека.…Помните? «Отдайте мою голову! Голову отдайте! Квартиру возьмите, картины возьмите, только голову отдайте!.. ». Так и было (если, как говаривал ещё один герой упомянутого романа буфетчик Соков, «голова не причём»).

Не пойму только зачем и за что безусловно интеллигентный автор «Мастера…» — бывший врач, с врачебной стези тоже дезертировавший — ославил узнанного абсолютно всеми любимца московской публики? Человека порядочного. Тоже врача. Что горше – благодетеля начинавших художников и друга незабвенной тётки моей, лишь перед Усом (булгаковским «другом») «повинной» в публичной порке, которой трижды в веке ХХ-м подверг его Катин супруг.

…После смерти Исаака Ильича сочинялись бесчисленные истории о том, например, что Левитаном «не написана ни одна серьёзная работа, мало-мальски отражающая еврейскую жизнь и традицию». Что «своими полотнами художник прославлял только одно православие». Вообще христианство. Что он умилительно изображая русскую природу подчёркивал божественное единение и даже отождествление её с осенённой крестами церковной архитектурой.