Среди излечивавшихся и попадавших в разряд малоимущих, а следовательно, подопечных «братству» было очень много евреев, мобилизованных не только в России, но в «местах компактного традиционного общинного еврейского проживания» Сибири – от Алдана в Якутии до Кяхты на юге Бурятии. Сложности быта и долечивания их в российской столице, нервотрепка из-за формальностей устройства и легализации приезжающих к ним на свидания членов их семей, были урегулированы «дипломатией» Татищева, который напомнил и Великой княгине Елисавете Феодоровне и о ее христианской ответственности за юдофобские инициативы покойного ее супруга. Причём не только в бытности московским губернатором. Маннергейм тоже задействован был в решение множества возникавших вопросов. Хозяйственных в том числе. К примеру, в размещении религиозных евреев в отдельные палаты. Более того, из-за убийственной (погромной, если точно) ситуации сложившейся у вечно влезавших «не в свои дела» старшин еврейских общин (в том числе, в драматические события 1908 года в Балтии) он организовал открытия в Вииппури (Выборге) «закрытого», охраняемого армией, филиала клинического (еврейского) лазарета. И по просьбе Бабушки вынужден был даже заняться строжайше и категорически запрещённой христианскими церквями в столичной губернии
«Маньчжурское братство», председателем которого избрана была мама, а почётными руководителями петербургского и московского филиалов, соответственно, Карл Густав Маннергейм и Илья Леонидович Татищев, приступило к работе. И за десятилетие отпущенное ему провидением спасло от нищеты и инвалидской безысходности многие тысячи россиян всех наций и вероисповеданий.
17. Разгром «Маньчжурцев»
В декабре 1917 года «Братство» было разгромлено. Его постоянно обновлявшийся актив — врачи, медсестры, университетская медицинская профессура — физически истреблен. Добрый гений всех маминых начинаний Маннергейм, чудом вырвавшийся из клешней новой власти, отбыл в Финляндию — родина его, наконец, обрела свою независимость. И на Карла Густава ложится тяжесть решения сложнейших проблем по созданию государственности Суоми. Казалось тогда, он навсегда отдаляется от дел взорванной России. От его «братства»... Великий труженик Татищев обретается на Урале. У него тягостная роль беспомощного очевидца неумолимо надвигавшейся трагедии Романовых. Навсегда покидая Царское Село теперь уже бывший император попросил этого любимого им человека не оставлять его семью, преданную и переданную в руки убийц… Кем, чтобы не забыть? Да российским же дворянством. И армейской элитой. Всё ещё командующей не остывшей от боёв армиями. Между прочим — тем же душкою Корниловым. Теперь сам Корнилов бьется на Юге в отчаянных попытках сплотить воедино в муках рождающееся Белое движение. И тем спасти Россию. Россию он не спасет. Погибнет в 1918 году. Щастный бьется на севере в Кронштадте в роли… красного командующего Балтийским флотом. Тщится защитить его от уничтожения новой властью. Он откажется выполнить приказ Троцкого затопить корабли (как это было учинено на Черноморском флоте после ухода Колчака). И будет расстрелян. В том же 1918 году на Урале будет зверски убит и князь Илья Леонидович Татищев.