Повесть о первом взводе

- Дай-ка! - Птичкин взял у Григоренко чинарик и жадно затянулся, аж губы обожгло. Бросил окурок, привычно наступил на него каблуком, рывком расстегнул пуговицы гимнастерки. Нахмуренные, нависшие над потемневшими глазами брови и глубокие морщины, легшие поперек лба над переносицей, делали сейчас Птичкина лет на десять старше.

- Как коленки? - зло спросил он. - А то у некоторых слабость в коленках наступает, как только фрицевские танки появляются.

Солдаты удивленно смотрели на командира.

- Ты, Птичкин, брось, - Трибунский поправил пилотку. - Не заводись. Давай о деле.

- Нэрвы бэрэжи, - посоветовал Григоренко. - Ты на нас, Птичкин, нэрвы нэ расходувай. Бачишь, скильки нимцив по дорозе пылюку пускають, вот на них нэрвы и кидайся.

Птичкин опомнился: чего это он напустился на людей...

- Сорвался, - признался он. - Идут, гады, как на параде. Не могу на это смотреть. - Берем первые шесть! Первый, потом последний... А потом все остальные... Все наши. На бога не надеяться. Григоренко, ты у нас сегодня бог войны! Смотри, рыжий, первый - непременно надо сделать одним выстрелом. Промажешь - голову оторву!

- Трэба так трэба... - кто знает, что чувствовал Григоренко, получив указание, чтобы "одним выстрелом".

Григоренко пригнулся к прицелу. Тонкий, длинный ствол орудия медленно приподнялся над землей и, опережая колонну, плавно двинулся в сторону головного танка. Обогнал его, как это положено, на два корпуса... Так и пошел, будто вел танк за собой. И стали они с этой минуты неразрывно связаны невидимой ниточкой, называемой судьбой. Была теперь эта громадная стальная машина, с пушкой, пулеметом и всем своим обученным завоевывать и крушить экипажем, в полной зависимости от григоренковского умения и ненависти. Умения у него пока имелось не очень много, но ненависти хватало.

- Внимание! Приготовиться к бою! - приказал Логунов.

- К бою! - повторил Птичкин.

- Снаряд! - потребовал Григоренко.

- Н-на! Трибунский послал снаряд в приемник орудия. До начала боя оставались секунды.

* * *

Угольников вернулся к орудию, обошел вокруг него, выискивая какой-нибудь непорядок, но ничего не нашел и рассердился. Пнул носком сапога ящик со снарядами.

- Это что такое?!

- Снаряды, - объяснил Мозжилкин.

- Сам вижу, что снаряды... Убрать! Приготовить осколочные!

- Так танки ведь.

- Сам вижу, что танки. Танки потом. Сначала автоматчиков накроем, пока они в машинах, все вместе. Потом рассыплются по полю - попробуй, возьми их. За каждым что ли гоняться прикажешь?.. Они нам тогда дадут, мало не покажется.

- Так пулеметы есть. Они как раз для пехоты изготовлены.

Мозжилкин, сколько служил в противотанковой, по пехоте ни разу стрелять ему не приходилось.

- Чего ты мне про пулеметы?! Это разве оружие?! Мы одним осколочным уложим фрицев больше, чем пулемет за день.

- А танки? - не мог понять командира наводчик, потому что был настроен, как говорят радисты, на одну волну - на немецкие танки.

До войны работал Мозжилкин в МТС слесарем. К машинам относился с уважением. Знал: если машину в дело пустить, она все, что захочешь, сделает.

А немцы без техники вообще ничего не могут, хлипкие они без танков. Угрохать из пушки десяток фрицев считал Мозжилкин делом пустячным и несерьезным. Не для того пушки и делают. Танк - это да! Танк - машина... С танками и воевал. Не пехоту какую-нибудь фрицевскую, зачуханную, бил, а танки.

Имелись у Мозжилкина и личные счеты с немецкими танками. Под Воронежем ударил танковый снаряд в щит его орудия. Считай, всего правого верхнего угла - как не бывало. Повезли Мозжилкина в госпиталь с осколком в груди. Чуть левей угодил бы осколок, и никакого госпиталя не надо. После Прохоровки - опять госпиталь. И тоже повезло. Вскользь прошел осколок. А мог бы остался наводчик без правой ноги. Такие взаимоотношения сложились у Мозжилкина с немецкими танками. И стрелять по пехоте, когда рядом танки, считал он занятием несерьезным и даже обидным.

- Первое орудие ударит по танкам. А мы пехоту накроем. Для начала - это главное, - объяснил Угольников. - Разделаемся с автоматчиками, пока они в машинах и переносим огонь на танки. Те четыре, что замыкают колонну - наши.

Значит, танки тоже будут его, Мозжилкина. Это меняло дело. Можно для начала и пехоту накрыть. А потом взяться за танки.

- Остальным понятно? - спросил Угольников.

Остальные - это Баулин, Булатов и Глебов. Им не выбирать цель, не стрелять. Снаряды подавать. Какие прикажут, такие и подадут.

- Понятно... - отозвались остальные.

- Четыре ящика осколочных. И шевелись!

Глебов и Булатов поспешили к осколочным, которые лежали отдельно. Баулин - заряжающий, откинул крышки.

- До черта там фрицев, - это Глебов о ползущей по дороге колонне. - Сколько они нагнали на наши две пушки...

- Все прут и прут, - осудил фрицев и Баулин. - Как будто мы двужильные. Человеку же когда-нибудь отдохнуть тоже надо. Как мы вчера копали, так, по нормальному, три дня отдыха надо каждому дать.

- Хватит бурчать, - оборвал его Угольников, - хочешь отдыхать - езжай на курорт. Сейчас тебе путевку выпишут.