Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Из операционной Елена Петровна приходит в дежурную комнату и опускается в кресло. Наконец–то она сядет, ноги едва ее донесли. Какая тяжесть, какой невыносимый груз! Ей кажется, что кресло не выдержит ее, и она ищет опору вокруг себя! Ноги инстинктивно во что–то упираются, и тут последние силы покидают Елену Петровну. Маленькие руки свисают, веки падают, и непроницаемый туман застилает свет. Так в приятном забытьи проходит, казалось, долгое время, часы сменяют друг друга, легко и сладостно дремать в мягком кресле, единственное неудобство — что–то нависло над головой: не то потолок опустился, не то что–то большое, живое примостилось возле нее. Что бы это могло быть? Почему стало вдруг тесно? Как будто все на месте: шкаф стоит у стены, и письменный и обеденный столы, кровать и горшочки с цветами, — все там же, почему же ей так тяжело и трудно дышать? Что–то теплое касается ее руки и слышится невнятное бормотание. Хочется ответить таким же бормотанием, но губы не шевелятся.

— Что с ней? — спрашивает приглушенный голос. — Помогите мне уложить ее в постель.

Какой знакомый голос! Но кого они хотят укладывать в постель? Зачем?

Она с трудом поднимает веки и видит мужа. У него большие испуганные глаза, взгляд напряженный и острый. Копна черных волос разметалась, вихры закрыли уши и лоб.

— Я устала, Андрюша, — все еще слабо звучит ее голос, — дай мне передохнуть.

Он встревожен, на нем лица нет. Ей становится его жаль, и она притворно его распекает.

— Ты замучил меня сегодня. Я так изголодалась, что чуть в обморок не упала за столом. Разве можно так морить человека? Ты ведь знаешь, как я трудно переношу голод. Пойдем в рентгеновский кабинет или я умру тут, в дежурке.

Она смущенно улыбается вошедшему Студенцову, слабо вскидывает плечами, как бы извиняясь за то, что некстати занемогла. Яков Гаврилович здоровается с Сорокиным, жестом приглашает ее успокоиться и расспрашивает, что с ней случилось. Он не верит, что это от голода, и, недовольный ее объяснениями, обращается к мужу:

— Скажите вы мне, Андрей Ильич, что с ней.

Тот пожимает плечами и вместо ответа торопит жену:

— Ты хотела пойти, а не трогаешься с места.

Она заметила, что это задело Студенцова, он поморщился и отвернулся.

— Вам надо поспешить, — сочувственно говорит ей Яков Гаврилович, — рентгенолог скоро уходит. Не пойти ли мне с вами или Андрей Ильич мне потом расскажет?

Он серьезно взволнован нездоровьем помощницы и готов в эту минуту что угодно снести. Чрезмерная сдержанность и странное молчание Сорокина не обидели его. Болезнь жены могла расстроить Андрея Ильича, где уж в таком состоянии быть учтивым.

С Сорокиным Студенцов встречался и раньше. Он знал его по выступлениям в обществе хирургов, читал его статьи в научных журналах и с интересом относился к нему, хотя и не одобрял его чрезмерную решительность и непримиримость. О нем говорили как о прекрасном хирурге, последовательнейшем стороннике школы Крыжановского. Не было секретом, что он не благоволит к институту онкологии и прежде всего к его руководителю. Студенцов искал случая встретиться с ним и был доволен его приходом.

Елена Петровна продолжала оставаться в кресле. Она могла бы уже подняться и пойти, но в прояснившемся сознании мелькнула мысль, что Андрей Ильич и Яков Гаврилович могут поссориться. Надо сдружить их, прежде чем безрассудный поступок одного или другого сделает эту дружбу невозможной. Она напомнит мужу данное им обещание и потребует исполнить его. Студенцов поймет, что она домогается согласия и мира между ними, и, разумеется, пойдет ей навстречу.

Маленькая ручка притянула Андрея Ильича, и он услышал настойчивый шепот:

— Ты обещал изменить свое отношение… Дал слово и не сдержал.

Он успокаивающе кивнул ей головой и, обернувшись к Студенцову, сказал:

— Извините меня, я сильно расстроен… Она очень больна, я боюсь в этом сознаться даже себе. С вашего позволения, я обследую ее рентгеном.

— Хорошо, — ответил он, — я жду вас у себя.

Андрей Ильич взял жену под руку, и она безмолвно последовала за ним. Они спустились этажом ниже, вошли в темное помещение, и спустя несколько минут он мог уже увидеть на освещенной рамке, как проглоченный женой барий бежит черной струей по пищеводу. В нижней части его струя резко сузилась и обошла тенью нависшее препятствие. Это была опухоль. Сорокин долго не отрывался от освещенного экрана, мысленно изучал протяженность суженного участка и образовавшееся расширение выше его. Не проронив ни слова, он отошел от аппарата.

Когда супруги вышли из кабинета, она спросила его:

— Тумор?

Андрей Ильич кивнул головой:

— Да, опухоль.

— Ты думаешь, раковая?

Елена Петровна крепко ухватила его за руку, как бы опасаясь, что муж уйдет и не даст ей ответа. Он готов был к нему и даже мысленно успел его произнести, но, услышав этот вопрос, почувствовал, что сердце его сильно забилось и в ушах встал звон.

— Раковая? — спокойно переспросил он. — Не думаю. Не похоже.

— Ты мне сделаешь биопсию, и мы сейчас же узнаем. Ведь так?

Именно в это мгновение Сорокин счел нужным открыть дверь кабинета и пропустить ее.