Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Случилось врачу Илье Степановичу Сорокину, состоявшему на государственной службе, быть вызванным в тюрьму для присутствия при исполнении приговора розгами. «Что вас вынудило избить урядника?» — спросил он осужденного крестьянина. Тот обнажил тело и показал исполосованные розгами спину и ягодицы: «Старость не уважил, — сказал старик, — вон как разрисовал». Теперь ему снова предстояло пережить свое унижение. Потрясенный врач отказался присутствовать при наказании, подал в отставку и выступил в газете с резкой статьей. «Всю жизнь, — писал он, — я помогал больным, вы же вызываете меня, чтобы я помог вам при порке искалечить человека. Для этого я должен приводить истязаемого в чувство, точно исчислить силы осужденного, чтобы вы, наказывающие, случайно не засекли его до смерти и не понесли наказания». «Сколько решимости, — восхищался Андрей Ильич, — почему ее нет у меня?»

С каким удовольствием сказала бы ему сейчас Елена Петровна: «Переходи, Андрюша, к нам, Яков Гаврилович даст тебе тему, и мы будем с тобой искать тайну раковой болезни. И сил и решимости у тебя более чем достаточно». Она не отваживалась об этом заговорить и позволила себе только чуть поднять брови и выразить свое сочувствие. На высоком лбу вдоль и вширь легли подвижные морщинки — клинопись, которую он прекрасно понимал.

Андрею Ильичу ничего так страстно не хотелось сейчас, как загладить свою вину перед женой. Вспомнилось, как несправедливо он при ней отзывался о Студенцове, не щадил ее чувства к тому, кто со школьной скамьи был ее научным авторитетом, и решил сейчас доказать ей, что он нисколько не завидует Якову Гавриловичу и может о нем судить беспристрастно.

— Ты часто говорила, — с чувством искреннего раскаяния произнес Андрей Ильич, — что признаться в дурном никогда не поздно.

Ее капризно сложенные губы напомнили Сорокину, что он должен ее пожалеть, произнести то, что ей так хочется услышать.

— Я никогда серьезно не думал над тем, — продолжал он, — почему работа у Студенцова так волнует тебя, какой идеей он тебя привлек.

Это была сущая правда. Он знал, чем занята его жена, какими надеждами живет ее сердце, но мысли эти держал как бы у преддверия сознания, не давая им утвердиться там, где обращаются его первостепенные идеи и чувства. Оттуда, из задворков сознания, они не могли напомнить ему о себе.

— Очень возможно, что своим методом лечения раковой болезни Яков Гаврилович продолжает дело Александра Васильевича Крыжановского.

Андрей Ильич чувствовал, что говорит неправду, лечение экстрактами ничего не меняло в хирургических методах Студенцова, в науке теория и искусство неделимы. Но, обуреваемый желанием доказать себе и Елене Петровне, что он способен судить объективно и тем загладить свою вину перед ней, он не мог уже остановиться.

— Осуждая Якова Гавриловича за одно, я недооценил в нем другое. — Вовремя поддержанный выражением благодарности, отразившимся на лице жены, Андрей Ильич добавил: — Я согласен с тем, кто сказал: «Лучшее, что человек может дать человеку, — это разумное побуждение!» Я всегда буду благодарен Студенцову за тот высокий интерес, который он внушил тебе к знанию.

Вот только тогда Елена Петровна решила, что пришло время высказать мужу свою давнюю мечту.

— Мне казалось всегда, что, посвятив себя исследованию раковой болезни, ты в этом нашел бы истинное удовлетворение. Ты подумай, мой друг, все живое, от пресмыкающегося до человека, страдает от этой нерегулируемой вспышки размножения. Вот где ты мог бы послужить биологии и медицине. Такие люди, как ты, нужны институту, ты и себе и другим поможешь. Ты несомненно подружился бы с Яковом Гавриловичем, и наши опыты были бы удачно завершены.

Андрей Ильич молчал, а Елена Петровна думала, что она хорошо поступила, когда, сделав вид, что уступает мужу, отодвинула этот разговор на более благоприятное время.

3

Утренняя конференция врачей, которую в институте называли пятиминуткой, хотя она никогда не укладывалась ни в пять, ни в пятнадцать минут и никто не мог предсказать, когда она вообще окончится, прошла очень шумно. За минувшее дежурство имели место события, не столь уж значительные, вызвавшие, однако, серьезные споры среди врачей. Под конец решено было поручить дежурному ординатору собрать дополнительный материал и доложить его очередному собранию.

Директор Яков Гаврилович Студенцов ушел с конференции в сопровождении сотрудников, которых пригласил к себе в кабинет. Он имел обыкновение после открытых собраний продолжать обсуждение в более тесном кругу.

Когда приглашенные уселись вокруг стола, заваленного книгами, рукописями, заставленного препаратами а фотографиями замечательных людей, заместитель директора по научной части, или «по науке», как его еще называли, Петр Петрович Михайлов — дородный человек, с бледным лицом, срезанными вкось, пышными бакенами и многозначительной улыбкой, готовой возникнуть по малейшему поводу, — обратил внимание молодого ординатора Сухова на раскрытую книгу с закладками между страницами.