Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

На пароходе было мало людей. Солнце переметнулось с правого берега на левый, и супруги уселись в тени у кормы. Первое время их развлекали мальчишки на лодках, сновавшие кругом. Они близко подплывали к вращающимся колесам парохода, чтобы, угодив на гребень поднятой волны, качнуться на ней. На смену этому пришла другая забава: почуяв запах стряпни, доносившийся из ресторана, супруги принялись гадать, какие блюда ждут их за столом. Неожиданно заиграла гармоника, и рослый паренек, окруженный пассажирами, лихо сплясал гопака.

Обед прошел гладко, без всяких случайностей. Елена Петровна была на этот раз осторожна и каждый кусок жадно запивала лимонадом. Теперь она больше не сомневалась, что заболела именно одной из тех болезней, которыми так часто страдают врачи. Все это скоро пройдет, так же быстро исчезнет, как и пришло. Андрей Ильич за столом много шутил, хвалил кухню парохода и ел с аппетитом. После мороженого супруги вернулись на свои места у кормы, и снова у них разговор зашел о Студенцове.

Андрей Ильич и не заметил, как это произошло. Вначале жена его пристроилась к борту, облокотилась, положила на руки голову и загляделась на пенистую дорожку, уходящую из–под кормы. Однообразный вид скоро наскучил ей, и она вернулась к своим размышлениям. Андрей Ильич перегнулся через борт и с интересом следил за отделившимися от берега пловцами, которые пытались обогнать пароход.

— Я никогда не устану думать о загадке раковой болезни, — задумчиво произнесла Елена Петровна. — Вот уже тысячи лет люди тщетно бьются над ней, создано множество теорий, добыты прекрасные результаты на животных, а человек по–прежнему беспомощен. Кроме хирургии и рентгенотерапии, мы ничего ему предложить не можем.

Предмет размышления действительно стоил того, чтобы над ним призадуматься, разве только не в такой торжественный день и при ином душевном настроении. Андрей Ильич не удивился такому мрачному раздумью в часы собственного благополучия и счастья. Медицинская практика рано приучает врача примирять в себе разнородные душевные состояния, собственные чувства с чувствами других, совмещать свежее ощущение прекрасного с зрелищем, противным чувству красивого, собственную радость с чужой безысходной скорбью…

Андрей Ильич не сразу понял, вступление ли это к серьезному разговору или случайная мысль, за которой ничего не последует.

— Насколько мне известно, — сказал он, все еще не разобравшись в ее настроении, — Яков Гаврилович применяет некоторые новые лечебные средства.

Замечание осталось без ответа. Право, ей сейчас не до него. Как всегда, когда мешали ее размышлениям, она сосредоточенно водила указательным пальцем перед глазами, словно управляла движением своих непокорных мыслей.

Если свести отрывочные размышления Елены Петровны, высказанные и не высказанные вслух, в систему, они выглядели бы примерно так.

В великой сложности, именуемой организмом, где каждая часть на своем месте и значительное и малое служат общему благополучию и единству, вдруг в одном из уголков наступает перемена: клетки тканей начинают с необыкновенной энергией размножаться. Не так уж много этих раковых клеток вначале, другие никогда не присоединятся к ним, и все же опасность велика. Все содействует им: и особенный обмен веществ, и способность самостоятельно передвигаться, несвойственные клеткам в нормальном организме, и готовность образовать метастазы — пользоваться током крови и лимфы, чтобы оседать в других тканях и там размножаться. Куда бы ни занесла их судьба, раковые клетки продолжают присущую им деятельность. Как одичавшие животные, порвавшие связь со средой, в которой развивались их предки, они все силы своего естества употребляют лишь на то, чтобы питаться и размножаться. Эта способность безудержна и может длиться беспредельно. Подавив вокруг себя нервные окончания и лишив пораженные ткани чувствительности, раковые клетки врастают в окружающую ткань, чтобы сделать ее своей добычей.

Андрей Ильич был почему–то уверен, что за этими размышлениями ничего серьезного не последует. Елена Петровна выскажет несколько утешительных надежд и заговорит о другом. Он любил эти рассуждения вслух, то строгие и ясные, то взволнованные и отрывистые, в которых чувствовалось биение ее горячего сердца, и, чтобы поддержать в ней желание думать вслух, с преувеличенно серьезным видом сказал: