Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Увлеченные разговором, они не заметили, как изменилась погода. Темные тучи окружили солнце и под гулкие раскаты надвигающегося грома закрыли свет. Словно силы природы этого только и ждали: налетел прохладный ветерок, порхнул по траве, по воде и всколыхнул флаг парохода. За первым порывом последовал другой, более сильный. Заколебались вербы на берегу, и склонилась к земле зеленая поросль. Дождь узенькой полоской пронесся по реке, как бы пробуя свои силы над водной стихией. В небе вспыхнула ослепительная молния, и, словно это озарение разрядило наконец напряжение в природе, полил сильный дождь. Он ложился вдоль и поперек на воду, то набегая косяком, то расстилаясь по руслу. Еще раз небо осветилось пламенем, где–то в стороне прогремело и выглянуло солнце. Все произошло со стремительной поспешностью, словно устроители представления торопились выполнить программу возможно быстрей.

Потянуло свежестью, той живительной прохладой, от которой и дышится и чувствуется легко. Елена Петровна отметила эту перемену непринужденной улыбкой и одобрительными хлопками:

— Браво! Спасибо! Все старания были приложены, чтобы не испортить наше торжество.

— И я так думаю, Елена Петровна, — приветливо отозвался кто–то из–за соседнего стола.

Она с тревожным любопытством взглянула туда, откуда донесся голос, сразу же показавшийся ей знакомым. Некоторое время она с недоумением рассматривала приближавшегося к ней мужчину в темном костюме и ярко–красном галстуке. Правая рука его была заложена назад, а левой он учтиво снимал фуражку.

— Не узнаете? — спросил он. — Нет? Может, вспомните?

Он был рад этой встрече и очень хотел, чтобы и она узнала его.

— Голос знакомый, — разглядывая его, неуверенно произнесла она, — а узнать — не узнаю. Вы что, лечились у нас?

Правая рука его все еще оставалась заложенной назад, а левая нервно мяла фуражку. И в фигуре, склоненной вперед, и в лукавом блеске глаз было что–то озорное, не сообразное с его спокойным и внушительным голосом.

— Лукаша Ивана Дементьевича запамятовали, — произнес он с любезной укоризной, — три месяца у вас пролежал. Вы же оперировали и, спасибо, жизнь спасли. Видите, жив и здоров, всем хорош, только желудка как не бывало.

Она вспомнила и с трогательной нежностью произнесла его имя: Лукаш! Так бы и сказали, ведь вас не узнаешь, вы у нас в белье щеголяли, в первый раз вас одетым вижу.

Елена Петровна дружески протянула руку и тут же невольно отпрянула, — в заложенной за спину руке был зажат букет роз.

— Вам, моя спасительница, — не обижайте, возьмите. Цветы эти я племяннице вез по случаю ее дня ангела, вдруг слышу, что у вас вроде праздника. Тут у меня, думаю, должок посолидней. Там подождут, не в этом году, в другом расквитаюсь. Поздравляю, Елена Петровна, с семейным торжеством, так, кажется, вы говорили, желаю всего, всего… Возьмите. Или погодите.

Он поспешил к своему столику, вынул из бумаги белую вазу, налил в нее воды и поставил свой подарок с цветами на стол.

— Не смею вас беспокоить, — откланиваясь, произнес он, крепко пожимая протянутую руку.

Бызает иной раз, что на душу человека ляжет накипью память о давнем событии. Забыть его нельзя, и оно годами отягощает душу. Сам по себе случай ординарный, самый строгий судья не нашел бы в нем повода для обвинения, взыскательный моралист прошел бы мимо, а человек лишился покоя. Нечто подобное случилось с Еленой Петровной в бытность ее участковым врачом.

В один из приемных дней пришел к ней этот Лукаш. Говорил он очень много, невпопад. «У меня не стало радостей жизни, все не по мне и ничто более не веселит». Изволь по такому анамнезу назначить ему лечение. Она не очень поверила больному, заподозрила, что он прикрашивает собственные ощущения и кажущееся выдает за подлинное. На всякий случай она поручила лаборанту исследовать кровь и желудочный сок больного. Из анализа выяснилось, что в крови недостаточно гемоглобина и в соке не хзатает кислоты. Сочетание подозрительное, врачу следует обратить на это внимание, но предубеждение берет верх: Елена Петровна назначает бром и готова уже с больным расстаться. У самых дверей он вдруг спрашивает ее: «Почему я, доктор, встаю по утрам разбитый, хожу будто в воду опущенный?» Слова эти сразу ее отрезвляют, она спускается с ним в рентгеновский кабинет, долго и напряженно изучает желудок, заглядывает в него гастроскопом и различает что–то вроде полипов. Неделю спустя она оперирует больного и находит у него рак. Врач сделала все, что смогла: удалила желудок, выходила Лукаша и вернула его к жизни. Многое с тех пор забылось, а память о больном, которому она не поверила и едва этим не погубила, бременем легла на совести Елены Петровны.

Она решила рассказать это мужу, как только он спросит ее. Прошла минута, другая, а Андрей Ильич почему–то молчал. Она погрузила лицо в мягкие лепестки букета, уселась удобней с твердым намерением ждать, и тут же все выложила ему.