Читаем Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов полностью

Счастливая сознанием, что он занялся делом, дорогим его сердцу, Елена Петровна не спрашивала больше, почему он не расскажет о лаборатории, об опытах и больных. Накал его чувств говорил ей о смелых экспериментах, приведших к удаче, о спасительных идеях, зародившихся в клинике, на благо больных. Где было ей догадаться, каких усилий ему стоили эти речи, с каким волнением он готовился к ним и как трудно бывало обходить молчанием то, что творилось в лаборатории и в клинике. Спроси она его, он не смог бы солгать и признался бы з том, чего ей сейчас лучше не знать. Измученный, усталый, Андрей Ильич уходил с горькой мыслью о том, что завтра придется начинать то же самое сначала.

Иногда он решал позволить себе передышку и после утренней встречи не бывать в этот день у жены. Дел всегда было много, и все шло хорошо до наступления вечера, до часа обычного свидания с ней. Затем, словно го команде, мысли переключались, исчезал вдруг интерес к работе и в голове непроизвольно зарождалась тема предстоящей беседы. Мог ли он оставаться спокойным, ведь в палате с голубыми пане/.ями томилось измученное сердце его жены.

Андрей Ильич не мог всего рассказать Елене Петровне. К чему ей был груз печальных сомнений, скорбные вести, способные кого угодно сломить?

Сомнения зародились у него уже в самом начале работы. Они возникли случайно, когда стали выяснять, надолго ли сказывается действие экстракта на больном. Полезность лекарственного вещества не всегда совпадает с продолжительностью его действия. В одном случае каждая новая доза повышает силы сопротивления, в другом — чуть взбодрив организм, исчезает без следа.

Выяснить это оказалось невозможным — в регистрационных карточках института не было на этот счет ни единой пометки. Елена Петровна не проследила за судьбой своих прежних больных, не заинтересовалась результатами отдаленного действия экстракта. Пока ошибка не устранена, нечего было и думать о дальнейшей работе.

Сорокин начал с расспросов. Он обратился к профессорам, ординаторам, диссертантам и сестрам в надежде собрать у них нужные сведения и тут ничего толком не узнал. Один из врачей, выслушав сомнения А лдрея Ильича, махнул рукой и шутя сказал: «Потол-». куйте с Яковом Гавриловичем, экстракт — его панацея». Искать у медиков ответа было бесполезно, продолжать исследования — бессмысленно.

Между тем время уходило, неопределенность утомляла Андрея Ильича, встречи с женой становились все мучительней, а вынужденная ложь — невыносима. Временами ему казалось, что следовало бы действительно поговорить со Студенцовым, рассказать ему правду, указать на ошибку Елены Петровны и спросить совета. Сорокин даже попытался это сделать, но в последнюю минуту у него не хватило решимости. Хорошо, если Яков Гаврилович его поймет, а вдруг не поймет., истолкует превратно и в душе осудит мужа, который оговаривает больную жену? Не лучше ли выждать, когда Елена Петровна поправится, и с ней обсудить положение? Неделя не вечность, он тем временем займется чем–нибудь другим: засядет за чтение новой литературы или хотя бы съездит к отцу на несколько дней. Старик в письмах давно звал его к себе и жаловался, что все его забыли.

Илья Степанович Сорокин жил в небольшом городке на Украине и в свои семьдесят пять лет продолжал оставаться на службе. После того как он отказался присутствовать в тюрьме при наказании розгами и, в знак протеста против телесных наказаний, вышел в отставку, он оставил Смоленскую губернию и стал санитарным врачом. Отец и сын давно не видали друг друга, и Андрей Ильич обрадовался случаю побывать у старика.

Елена Петровна согласилась с этим. В последнее время она не раз упрашивала мужа поехать. Теперь он кстати свезет фуфайку, которую она связала ко дню рождения отца. Болезнь помешала ей отправить вовремя подарок, пусть он извинится и поцелует старика.

Яков Гаврилович охотно отпустил Сорокина и на своей машине доставил его на аэродром. Они тепло попрощались, и, покидая аэродром, Студенцов вновь заверил его, что не оставит Елену Петровну без внимания. Андрей Ильич вошел в самолет, опустился в мягкое кресло и в предвкушении удовольствия закрыл глаза. Земля круто скользнула вниз, и с этого момента он забыл о ней.

Его окружали белые облака. Легкие, подвижные, с причудливыми очертаниями, они неслись друг за другом бесконечной чередой; одни — маленькие, прозрачные, другие — побольше, такие же светлые и невесомые. Время от времени их обгоняли огромные облака и, словно льдины в полярном океане, расталкивая и поднимая все на пути, уходили. На ярко освещенном горизонте плотиной вздымались могучие айсберги, их белые гребни, озаренные солнцем, сверкали позолотой и, казалось, дышали стужей.

Перейти на страницу:

Похожие книги