— И вы всерьез верите, что этот человек отрекся от своих убеждений?
— Разные бывают люди, прапорщик. Вот вы, например, не отказались от своих красок, а я…
— Вы изменили лютеранской церкви?
— Нет! Но я стал пастором без паствы. Впрочем, это печальное обстоятельство не помешало мне остаться латышом и любить свою маленькую родину так, как не любит ее никто. — Голос пастора дрогнул.
— Ого! Самомнение у вас…
— Причем тут самомнение! — воскликнул Тилтинь. — Просто я готов пожертвовать всем во имя ее спасения. И хочу спросить вас, прапорщик, готовы ли вы к тому же?
Эдуард Петрович помедлил с ответом, стал не спеша собирать кисти и краски. Потом взглянул на застывшего в настороженной позе пастора.
— Судя по тону, каким задан этот вопрос, вы придаете ему большое значение? Не так ли?
— Так!
— Тогда вот что я вам отвечу: я очень люблю Латвию, скучаю по ней и готов на все, чтобы она была свободной.
— На все?
— Абсолютно!
— Тогда позвольте еще вопрос: согласились бы вы сменить знамя, если бы…
— Если бы?..
— Если бы некая патриотическая организация предложила вам вступить в ее ряды?
— Говорите прямо, Тилтинь! Что вы от меня хотите?
— Хорошо, будем говорить прямо. Наша организация предлагает вам вступить в ее ряды, с тем чтобы вы могли активно бороться за освобождение своей родины.
— Что я должен буду делать?
— Я же сказал — бороться! Активно бороться, — пастор вытер лоб большим клетчатым платком. — Я верю в вашу порядочность, Берзин, и поэтому скажу больше: вам придется повернуть жерла своих орудий против тех, кому вы сейчас служите.
— Против Советской власти?
— Да, против большевистских лидеров: господина Ленина, господина Свердлова, мадам Коллонтай, господина…
— Не утруждайте себя перечислением ненавистных фамилий, пастор. Я вас понял.
— Тем лучше. Добавлю, что помимо чисто морального удовлетворения эта борьба принесет вам немалые материальные, выгоды.
— Какие?
— Ну, скажем, крупную сумму денег… имение в Курземе, виллу в Эдинбурге, чин полковника.
— А вы щедры, господин пастор, — усмехнулся Берзин. — За чужой счет…
— Почему за чужой? — обиделся Тилтинь. — Деньги нашей организации — мои деньги…
— Деньги меня не интересуют, пастор, И если я решу, как вы выразились, сменить знамя, то сделаю это по соображениям нравственным, патриотическим.
— Рад слышать такой ответ. Он доказывает, что мы в вас не ошиблись, — пастор встал, протянул Берзину руку. — Вы истинный сын Латвии, прапорщик.
Берзин пожал руку пастора и, увидев, что Тилтинь собирается уходить, недоуменно повел плечами. Это движение не ускользнуло от цепкого взгляда пастора.
— Вы чем-то недовольны, Берзин?
— Откровенно говоря — да!
— Чем?
— Но ведь мы не договорились о главном, что я должен делать? Практически.
— Напористый вы человек, Берзин. Это мне нравится. Но, к сожалению, дальнейшие переговоры с вами буду вести не я…
— А кто же?
— Не так быстро! Не так быстро! Всему свое время.
— Но должен же я знать, под чье командование поступаю.
— Могу пока сказать одно: человек, с которым вам придется иметь дело, представляет могущественную державу…
— Значит, это будет иностранец?
— Разве это меняет дело?
— Нет, но… Чувствуешь себя уверенней, когда работаешь вместе с соотечественниками.
Пастор покровительственно похлопал Берзина по плечу.
— Нам надо выходить на мировую арену, Берзин. И чем больше у нас будет друзей в Европе и Америке, тем лучше для Латвии… Значит, договорились? На днях вас разыщет наш человек. Он назовет себя Константином. С ним вы будете иметь дело… А сейчас, извините, тороплюсь.
4
Вечером того же воскресного дня Эдуард Петрович решил побывать у Петерса и рассказать ему о встрече с Тилтинем. Берзин был настороже: в последнее время он стал замечать, что за ним следят. Как и следовало ожидать, на первом же от казармы перекрестке за ним увязался «хвост». Берзин пропустил его мимо себя, сделав вид, что торгуется с мальчишкой-беспризорником из-за пачки махорки, быстро скрылся в подъезде огромного мрачного дома и через двор вышел на соседнюю улицу. К счастью, тут подвернулся извозчик, который и доставил Эдуарда Петровича в центр Москвы.
Петерс молча, не прерывая, выслушал Эдуарда Петровича и справился только, когда должна произойти встреча с Константином.
— Не знаю. Тилтинь сказал, что в ближайшие]дни.
— Ну а кто такой Константин, он тебе не сказал?
— Нет.
— Не хочу тебя пугать, но «Константин» — кличка Рейли. Один из опытнейших и хитрейших шпионов Англии. Хорошенько запомни его лицо. Возможно, он гримируется…
Петерс снял телефонную трубку:
— Кабинет Феликса Эдмундовича, пожалуйста… Петерс говорит. У меня сейчас находится товарищ Берзин… Да, встреча с пастором состоялась… Зайти? Хорошо. — Он повесил трубку. — Пойдем к Дзержинскому. Коротко доложишь Феликсу Эдмундовичу о разговоре с Тилтинем… Подумаем, как действовать дальше.
— Хорошо. — Берзин встал, одернул гимнастерку, пригладил волосы.
Дзержинский также молча, не перебивая, выслушал Эдуарда Петровича и, окинув взглядом его высокую, ладную фигуру, неожиданно спросил:
— Силенок хватит? Нагрузку вам предстоит нести большую.