Читаем Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине) полностью

Все эти предосторожности Тилтинь предпринимал отнюдь не по собственной инициативе. Инструктируя пастора перед встречей с Савинковым, Бриедис подробно разъяснил, что на явку со связным Бориса Викторовича надо прийти, проявив максимум осторожности.,

И Тилтинь старался вовсю.

На паперти собора Богоявленья пастора должен был ожидать человек в кожаной куртке, из кармана которой будет торчать сложенная особым образом газета. Тилтинь еще издали заметил этого человека, но на всякий случай дважды обошел вокруг церкви. И вот, трясясь в нервном ознобе, он подошел к связному.

— Скажите, как пройти в Токмаков переулок? — произнес он хриплым голосом первую фразу пароля.

— Хиляй за мной! Я как раз туда топаю, — ответил связной.

Тилтинь застыл в растерянности. По смыслу ответ, кажется, был правильным. Но слова… слова были совсем другие! Связной должен был сказать: «Пожалуйста, идемте со мной, я охотно вас провожу». Как быть? Вдруг это совсем другой человек! Чекист! Вконец перепуганный, не сознавая, что делает, пастор на всякий случай произнес вторую фразу пароля:

— Вы не знаете, кто бы мог мне сдать комнату?

— Как не знать! Подыщем подходящую — с девочка-мимарухами. Малина — первый сорт!

Пастор облегченно вздохнул. Первая фраза правильная! Остальные слова, очевидно, были просто «отсебятиной» связного.

— Не робей, парень! Держи хвост морковкой! Я тот самый и есть, кто тебе нужен, — и, запанибратски хлопнув пастора по плечу, представился. — Биба, Аркадий Биба.

— Как? — не понял Тилтинь.

— Зовут меня Аркадием. Фамилия Биба. Ясно теперь? Пошли! А то адвокатишко со страху в штаны напрудит.

«Какой адвокатишко? Странный какой-то человек. Связной, а фамилию называет», — подумал пастор, но покорно пошел с Аркашкой.

— По разговору слышу, ты вроде не русский? — спросил тот, когда они свернули в Гавриков переулок.

— Я из Риги. Латыш.

— Латыш? — Аркашка свистнул, выражая тем самым величайшее удивление. Потом оценивающе окинул взглядом долговязую фигуру пастора. — Не похож! Рост, правда, подходящий, а кумплект — слабоват.

— Но я действительно латыш, — обиделся Тилтинь.

— Ну тогда скажи мне, какая самая наиглавнейшая улица в Риге?

— Разумеется, Александровская.

— Вот и врешь! — убежденно сказал Аркашка. — Наиглавнейшая улица там — Мельничная.

— Почему жe?

— А потому как на Мельничной за грош любую девку берешь, — захохотал парень и снова хлопнул пастора по плечу.

Тилтинь старался запомнить улицы, по которым они шагали, но Аркашка так кружил, что пастор вскоре запутался. «А этот болтун умеет заметать следы, — подумал он, искоса поглядывая на своего провожатого. — Стреляный воробей!»

— С вашим братом, латышами, я всегда жил душа в душу. Молодецкие ребята! На дело пойдут — не подведут, — Аркашка как-то странно засмеялся. — Свои в доску, одно слово! Знал я одного, по прозвищу Борода. Это, скажу тебе, человек! Силища, что твой Поддубный! Боксу обучен. Помню, в Питере моего Алеху так шарахнул — тот брык — и с копыт долой…

«Что за чушь он несет, — размышлял пастор. — С какими только подонками по милости большевиков мне не приходится общаться! Один хуже другого! Алеха! Борода… Борода… Хм… где я слышал это проз… Так ведь это Берзин! Неужели?!»

— Между прочим, господин Биба, Бороду я знаю! — решил поддержать разговор Тилтинь, надеясь выведать у Аркашки что-нибудь полезное. — Отлично знаю! Вы правы — он хороший человек. Правда, обольшевичился…

— Ну и что с того? — Аркашка понизил голос и подмигнул пастору. — Все мы кому-нибудь служим. Ты, к примеру, кому?

— Я? То есть… — замялся Тилтинь.

— Знаю, знаю. Можешь не говорить! Одни у нас с тобой хозяева. Платят тебе как, скопом иль поштучно?

— Не понимаю вас. Я служу идее…

— А я — нет? Да я такой идейный, — парень ударил себя в грудь, — што за эту самую идею в Акатуе восемь лет отсидел.

— Ого! — почтительно произнес Тилтинь. — Пострадали от царского режима? Почему же вы не на их стороне? — он кивнул на маршировавших по улице красноармейцев.

— А это уж мое дело! — обрезал Аркашка. — Я скажу так: плевать на власть, была бы жисть всласть.

Остаток пути провели в молчании. Аркашка предложил Тилтиню посидеть на лавочке возле какого-то старокупеческого дома. Ждать пришлось недолго.

— А вот и новый твой провожатый, — Аркашка кивнул на подходившего к ним господина в сером замызганном костюме и предупредил. — Адвокат Грамматиков. С ним держи ухо востро. Продаст задешево.

Так же, как и Аркашка, адвокат долго водил Тилтиня по улицам и переулкам, но, в отличие от Бибы, всю дорогу молчал. Вконец измотанный, проголодавшийся пастор думал, что конца их пути так и не будет. Тем более, что Грамматиков привел его на вокзал, усадил в поезд, вручил билет и, бросив: «Сойдете на пятой станции», скрылся.

Под монотонный стук колес Тилтинь дремал, просыпаясь, когда поезд прекращал свой медленный бег. На пятой остановке пастор вылез и некоторое время стоял под моросящим дождиком, не зная, что делать дальше.

— И долго вы так думаете стоять? — услышал он позади себя властный голос.

Обернулся. Перед ним стоял высокий, стройный человек в кожаной куртке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии