Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине)

— Офицер, говоришь? Что ж ты сразу не сказал, баранья твоя голова. Статуи, уголек, богомаз!.. — Рейли мгновение подумал. — Хотя это тоже немаловажные детали. Он что — жаловался на судьбу, на большевиков?

— Нет. Чего не было, того не было. Спросил только, не знаю ли я человека, с которым можно переправить письмо в Ригу. Невесте, значит.

— Ну а ты?

— Подумаю, мол. Может, и сыщется.

— Так, так, так! — Рейли подхватил налету возникшую мысль. — Это хорошо! А в каких частях он служит? Узнал?

— И без того понятно. В латышах. Сейчас караульную службу несут. Уголек лопатят…

— Латышский стрелок? В Смольном бывает? В охране Ленина?

— Так он мне и сказал! Здрасьте, дескать, вам! Я Ленину храню, а вы кто будете?

— Не паясничай! Не знаешь, так и говори. — Рейли взглянул на часы. — Теперь проваливай. И постарайся узнать об этом латыше как можно больше. С ним самим необязательно встречаться. Действуй через солдат. Если надо— заплати. Понял?

— Все ясно, Константин Георгиевич! Будет исполнено в лучшем виде.

После ухода Аркашки Рейли стал с горечью размышлять о превратностях человеческой судьбы. Ну что у него общего с этим Аркашкой?

В юности, в период увлечения морской романтикой, Киплингом и прочей чепухой, он часто шатался по припортовым кабакам. Однажды натолкнулся на избитого до полусмерти вора и, в порыве слюнявого сострадания, перевязал ему голову. Затащил даже домой и несколько дней отпаивал разными снадобьями. С тех пор Аркашка как собака привязался к своему спасителю и оказывал ему массу услуг. И кто знает, может быть, втянул бы он Сиднея в какое-нибудь уголовное дело… Выручил случай. Аркашка исчез и месяца два не подавал о себе вестей. Сидней совсем было решил, что Аркашку пришили в какой-нибудь пьяной драке, как вдруг явился к нему какой-то забулдыга и категорически потребовал, чтобы Рейли вступился за Александра Мефодиевича Бибу (только тогда Рейли узнал, что у Аркашки, оказывается, есть и настоящее имя, и отчество, и даже фамилия). Пришлось переговорить с Грамматиковым. Но и адвокат не помог — Аркашке дали восемь лет каторги за вооруженный налет на банк.

Дальнейшую его судьбу Сидней Рейли узнал уже в Петрограде из первых уст.

— Была моя жисть пестрой, как тот персидский ковер, — со слезинкой в голосе поведал Аркашка. — Два года с лишком, как мордой об стол, бился я в Акатуе. Потом — подвезло с дружками. Отдали мы концы и смылись за кордон. Поминай как звали! Адью, мерси…

Аркашка странствовал из страны в страну, из города в город, занимался своим «ремеслом», пока накануне войны не «влип по-мокрому». Случилось это в Вене, и щепетильные австрияки переправили его прямиком русским властям, а те не замедлили упрятать в Акатуй — с «привеском» в пять лет. Здесь за свои похождения в среде «аристократической» Европы он получил прозвище Голубая Кровь.

— Выручили меня матушка-революция и батюшка Александр четвертый, он же гражданин Керенский. А не то куковать бы мне в этом распроклятом Акатуе до самого что ни на есть второго пришествия. — Так закончил свой рассказ словоохотливый Александр Мефодиёвич Биба — Аркашка — Голубая Кровь.

…Задумавшись, Рейли не заметил, как в комнате появился Борис Викторович.

— Мечтаете, господин турецкий коммерсант? — сказал Савинков тихим вкрадчивым голосом.

— Так, вспомнилось былое. — Рейли поткал протянутую руку. — Хотя и говорят, что воспоминания — удел стариков, порой и нам, зрелым мужам, не мешает оглянуться, поразмыслить. Не так ли?

Савинков не ответил. Он скинул с себя длиннополую шинель и предстал в обычном виде — щеголеватый, подтянутый. Пригладил волосы и искоса взглянул на Рейли.

— Советы в Москву перебираются. Слыхали?

— А как же! Об этом говорят на всех перекрестках. — Рейли побарабанил пальцами по столу. — Меня, Борис Викторович, удивляет…

— Вы еще способны чему-нибудь удивляться? — не совсем вежливо перебил его Савинков.

— Представьте — могу. Так вот, меня удивляет простодушие, если хотите — наивность красных господ. Раззвонить по всему Питеру о смене столицы! Какая-то детская доверчивость!..

— Не так все просто, Константин Георгиевич. Большевики не боятся случайностей.

Рейли сделал вид, что не понял собеседника.

— Случайностей? Что вы имеете в виду?

— То же, что и вы, господин Рейли, — последовал быстрый ответ.

Оба рассмеялись, довольные друг другом.

— Будем откровенны, Борис Викторович, — начал Рейли. — Две-три хорошенькие мины на пути правительственного поезда и…

— И Россия пойдет по другому пути. Заманчивая перспектива! Признаться, мои люди уже действуют.

— Вот как! Рассказывайте, рассказывайте!

Борис Викторович помедлил. Рассказывать, в сущности, было нечего. Все попытки взорвать эшелоны пока что кончались неудачей. Возможно, конечно, мину удастся заложить. Но… Десятки этих проклятых «но»! Не станешь же говорить о них англичанину.