— Поднимается ветер
От крыльев летящих гусей
И цветов лепестки осыпает.
Эту парчу оставить богам
Птицы хотят на прощанье.
Санэёри сложил:
— Как ни стремятся
Гуси в родные края,
Медлят они
Этой ночью прекрасной
От нас улететь.
Помощник военачальника Левого императорского эскорта произнёс:
— Или оставили гуси в подарок
Эти белые облака?
Разве не ветер
На гребне горы
Соткал их?[654]
Санэёри сложил:
— Покинули гуси
Цветов весенний ковёр.
В небесные перья одевшись,
К родному краю
Они устремились[655].
Сукэдзуми произнёс:
— Всем жаль,
Что уходит весна,
Что цветы опадают.
И не знает никто,
Сколько гусей домой улетает.
Цурэдзуми сочинил:
— Летящие гуси
С блуждающим облаком
В вышине повстречались.
Когда обещали они
Друг друга увидеть опять?
Таковы были стихотворения, сложенные в ту ночь. Ранним утром придворным вручили по женскому наряду. Гостям преподнесли угощение. Половину из шкатулок, присланных Судзуси, отправили госпоже Дзидзюдэн.
С тех пор, как Накаёри удалился в горы, он не ел ни зерна, ни соли, питался одними плодами деревьев и сосновой хвоей и шесть часов в день проводил за молитвами. Своими слезами он мог бы наполнить море, стенаниями покрыть все горы[656]. Не было ни одного человека, начиная с императора, который не сожалел бы о нём. Масаёри тоже вспоминал о Накаёри и вздыхал: «Как жаль!» Как-то отправившись в горы с придворными и сыновьями, он лично посетил Накаёри.
Накатада, Судзуси и Юкимаса часто вспоминали о своём друге и восклицали с сожалением: «Какой замечательный это был музыкант!» — и однажды, набрав цветов, навестили его в Мидзуноо. Накаёри встретил их с радостью и рассказал им о своей теперешней жизни. Трое путешественников проливали кровавые слёзы.
— Милый мой! — воскликнул Накатада. — Твой уход от мира был для нас как гром среди ясного неба. Почему ты так поступил? У меня тоже нет никакого желания оставаться в этом мире, но из-за глубокой любви к родителям и желания служить им я продолжаю вести суетное существование. Но стоит мне посмотреть на твоё нынешнее одеяние, и на сердце становится так тяжело!
В жизни не знаю
Ни забот, ни страданий.
Но, увидев тебя,
Сдержать я не в силах
Из глаз солёных потоков.
Накаёри ответил:
— Горечью жизни
Упившись,
Сердце меня повлекло
Скрыться в этой
Горной глуши.
Судзуси произнёс:
— Меж роскошных цветов
Беззаботно, как птица, порхая,
Мог ли ты думать,
Что скоро в горной глуши
Спать будешь на мху?
Так они, плача, разговаривали между собой.
Через некоторое время молодые люди возвратились в столицу.
К Накаёри приезжали сыновья Масаёри, он повстречался с ними, а когда они собрались уходить, попросил их передать письмо Атэмия:
«Красный рукав
Хотел себе
На память оставить.
Но ныне от слёз
Чёрным он стал.
И печально, что не во что переодеться».
Атэмия, прочитав письмо, подумала: «Неужели это всё случилось из-за меня? Он уже давно писал мне, но я не отвечала, потому он и ушёл в монахи. А теперь отчего бы мне не ответить ему?» — и написала:
«Знаю, что чёрной
Рясы рукав
Праведника, в горы
Глухие ушедшего,
Слёзы мирские не мочат».
Накаёри, получив ответ, горько заплакал. Он простёрся перед письмом, как перед алтарём в храме, и думал: «Долгое время я писал ей каждый день, но в ответ не получил ни одного знака. Я её так и не видел. Но благодаря всемогуществу Будды теперь, когда она стала супругой наследника престола, я получил ответ. Пусть это всего лишь одна строчка». Он берёг письмо, как сокровище.
Советник Санэтада, узнав достоверно, что Атэмия въехала к наследнику престола, совершенно заболел. Отец его очень испугался и в ту же ночь отправился к сыну в Оно, что находится у восточного склона горы Хиэй. Он дал там большие обеты, молился богам и буддам, горько плакал и убивался. Санэтада не умер, но отныне его ничего не интересовало, в императорском дворце он уже не появлялся. Он проводил дни в скуке и печали. Как-то из Оно он написал письмо и послал его Хёэ:
«Долгие годы
Казалось, что скоро
Мир сей покину,
Но не гаснет
Любви моей пламя.