— Разве это дырка? — возражает Сема. — Это ерунда. Вот это дырка, я понимаю! — И он с важностью показывает рваный башмак.
— Ничего, — утешает Сему дедушка, — иногда люди носят дорогие штиблеты, но далеко не идут.
— Ну, мой папа уже далеко пошел.
— Твой папа, Сема, особенный человек. Хотя он мой сын, я могу это сказать.
— Особенный… Что ж в нем особенного?
— У папы, Сема, такое сердце, что на четверых хватит.
— А на какие деньги теперь будем ему посылки слать? Службы уже нет, дедушка!
Но дедушка, видно, не намерен продолжать этот разговор; ущипнув Сему за щеку, он ударяет ногой об пол и неожиданно запевает:
Знаешь ты эту песню? — спрашивает дедушка.
— Нет, не знаю.
— Такой большой кавалер уже должен знать хорошие песни. А эту ты знаешь?
— Не знаю.
— Какой стыд! Это же…
В это время входит бабушка. Она недоуменно смотрит на деда:
— Нашел себе занятие. Во-первых, ты разбудишь Моисея. Во-вторых, отчего тебе так весело?
— А что? — не соглашается дедушка. — По-твоему, весь город должен знать, что Гольдин без службы? Пусть лучше думают, что мне хорошо, пусть думают и даже лопаются от зависти.
— Положим, базар уже все знает.
— Знает, так тем лучше. — И дедушка берет бабушку под руку и, улыбаясь, напевает:
— Я вижу, что ты выживаешь из ума. Лучше бы спросил, где я была.
— О, ты уже, наверно, начинаешь давать домашние обеды.
— А если да, так что?
— Ничего. Твои обеды…
— Могут сосвататься к твоему флигелю! — отрезает бабушка.
— Моисей… — вдруг кричит Сема, — Моисей встал!
Спор утихает. Бабушка снимает платок и, взяв в руки тарелки, идет на кухню; дедушка ставит перед собой коробочку с гильзами и, насвистывая, набивает папиросы.
— Я имею к вам разговор, — тихо говорит Моисей.
Сема забивается в угол и делает вид, будто внимательно изучает пятнышки на стене. Он щурит глаза, поплевывает, трет рукавом, что-то шепчет, но уши его — там, около дедушки и Моисея.
— Я должен знать точно, кто я, — говорит Моисей. — Вы мне сказали тогда, что отец у меня умер от чахотки. Так. Братья есть, сестры есть? Как их зовут? Что они делают?
— Вы можете быть спокойны, как за железной стеной. Вы, то есть настоящий владелец паспорта, — в Америке, братьев у него нет. Есть одна сестра — слепая, она живет в местечке Трегубы. Вяжет чулки. Он был щетинщик и дома жил мало. А люди, знающие его, предупреждены.
— Значит, одна сестра… — задумчиво повторяет Моисей. — Одна, это хорошо.
— А что, вы собираетесь в дорогу?
— Я должен через пять дней уехать.
Сема бросается к Моисею и взволнованно спрашивает:
— Как, ты уедешь? Надолго? Кто же будет у нас?
— Кто будет? — смеясь, повторяет Моисей. — Черт его знает, кто будет и что будет!
— Ты ж мне не рассказал, как ты бежал!
— Тише, Сема! — сердито кричит дедушка. — Что ты пристал с глупыми вопросами? Сколько раз я тебе говорил: не вмешивайся, когда говорят старшие!
Сема обиженно умолкает. Ох, эти старшие — покоя от них нет человеку!
Старый Нос сидит, опустив голову на колени. Он гадает: если Моисей подойдет к нему перед уходом, значит, останется, если нет — уедет. Если дверь откроется, значит, останется, если нет — уедет. Если в странице меньше ста строчек, останется, если нет…
— Обидели молодого человека, — слышит Сема знакомый голос и поднимает голову.
Моисей, улыбаясь, стоит рядом с ним:
— Обидели молодого человека… Может быть, молодой человек пойдет с Моисеем к фабрике?
— Конечно, пойдет. — И Сема быстро натягивает куртку. — А где ящик?
— Здесь, со мной.
— Ну, пошли!
…Опасаясь подозрений, Моисей продолжал торговлю порошками и палочками, хотя нужды в этом уже не было. Покупки завертывались в чистые белые листки, и, может быть, поэтому покупателей стало меньше. Но по-прежнему весело покрикивал хозяин, и Сема восхищенно следил за каждым его движением. Они вышли сегодня позже обычного. Моисей разложил товар и, подстелив платок, присел на камень:
— Ну, мудрец, загадки умеешь отгадывать?
— Загадки? Смотря какие.
— Ну, ответь мне: чего нельзя увидеть?
— Своих ушей.
— Ну, это положим! — Моисей быстро приподнял брови, и уши его смешно зашевелились. — Видел, брат?
— Видел, — с восхищением повторил Сема, пристально глядя на красные уши Моисея. — Как же это они сами?
— Нет, ты отвечай на вопрос.
— Значит, не уши?
— Нет… Ну, слушай. Нельзя увидеть следов птицы в небе, следов змеи на скале. Правильно?
Сема подумал:
— Как будто правильно.
— А кого не хочется видеть?
— Не знаю.
— Того, кто сюда идет, только не смотри на него.