Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

— Ваш мандат!

— Пожалуйста, сделайте одолжение! — быстро заговорил Фрайман и протянул комиссару бумагу с четырьмя печатями.

Трофим внимательно прочел мандат и, разгладив, положил бумагу перед собой:

— Так. Плохая липа! Кто вам ее сделал?

— Я не понимаю, — растерялся Фрайман.

— Вы не понимаете? — удивился Трофим. — Вы, такой находчивый делец, и вдруг не понимаете?.. В уезде вам ее дали?

— В уезде.

— Кто именно?

— Я его не знаю, — оглядываясь по сторонам, сказал Фрайман, — лично незнаком. Такой бледный молодой человек.

— Хорошо, — улыбнулся Трофим, — мы потом продолжим разговор. Вас сейчас отведут, и вы будете иметь время вспомнить фамилию молодого человека.

— Меня отведут? — закричал Фрайман и вскочил со своего места. — Здесь грязные руки! Здесь донос! Я уже три года работаю на революцию. Может быть, я и еще десять таких Фрайманов устроили поражение войны. Я освобождал людей от службы. Пусть скажут.

— Успокойтесь, — тихо сказал Трофим, подавая знак красноармейцам, — ваши заслуги известны!

Фраймана увели… Сема посмотрел на комиссара и, вздохнув с облегчением, вытер с лица пот.

— Так… — задумчиво произнес Трофим. — Теперь нужен хороший обыск. — Он сделал какую-то пометку на листе и, подняв голову, спросил: — А ты, Пейся, помогал ему?

— Нет, он сам, — краснея, ответил Пейся.

— Так… — еще раз повторил Трофим. — А что ж, по-вашему, такое Осчеквалап?

— Не знаю, — пожал плечами Сема. — Наверное, что-нибудь страшное!

— Плохо! Как же это курьер военного комиссара и не знает таких вещей? Может быть, ты, Пейся?.. Тоже не знаешь? Гм! Осчеквалап — Особая чрезвычайная комиссия по выделке валенок и лаптей.

— Боже мой! — с досадой воскликнул Сема.

— Вот тебе и боже мой! — засмеялся Трофим. — Конечно, хорошо, когда юные большевики ловят паразитов. За это спасибо. Но кто вам разрешил арестовывать людей? А?

— Мы его только пригласили, — смущенно проговорил Сема.

— «Пригласили»… — насмешливо повторил Трофим. — За такое приглашение вам обоим причитается сутки гауптвахты… У тебя, Сема, память хорошая, ты мне как-нибудь напомни, что я вам должен сутки гауптвахты. Слышишь?

— Хорошо, — согласился Сема. — А сколько вы должны Фрайману?

— Лет пять на соляных приисках, — улыбнулся комиссар. — Не мало?

— Нет, — серьезно ответил Сема. — Я думаю, будет вполне достаточно!

С ПАКЕТОМ

Паек курьера комиссара был невелик, но Сема всегда приносил его домой с чувством особой радости. Он внимательно следил за выражением лица бабушки, когда она осторожными руками развертывала маленькие бумажные кульки.

— Фунт ржи? — удивлялась бабушка. — Это очень хорошо, Сема! А здесь что? Сахарный песок?

Она высыпала шуршащий песок в стакан, и по утрам дедушка пил сладкую, чуть-чуть закрашенную воду. Никто не умел так экономить и так хитрить с продуктами, как бабушка. Достав где-то несколько картошек, она смешивала их с отрубями и пекла оладьи, заменявшие хлеб. Правда, очень часто Сема находил в этом хлебе куски соломы, но он молчал, не желая расстраивать бабушку. А она стояла около него, с любопытством заглядывала в рот и спрашивала:

— Ну как, Сема, вкусно?

Сема, не разжевывая, глотал эти похожие на подошву оладьи и голосом, полным удивленного восторга, отвечал:

— Замечательно! Какой-то особенный вкус!

Бабушка радостно кивала головой и присаживалась рядом с ним:

— А скажи, Сема, ты заметил, что здесь нет и капельки соли?

Тут дедушка, потеряв терпение, тоже вмешивается в разговор:

— Знаешь что, Сарра, я бы на твоем месте так не допытывался. Если ты будешь так долго спрашивать, он рассердится и скажет всю правду.

Бабушка умолкает.

Дед, воспользовавшись наступившим молчанием, сам начинает осаждать Сему:

— Скажи мне, пожалуйста, что будет с Фрайманом? Мне кажется, что в этом деле пахнет твоей рукой.

— Тебе кажется, — улыбается бабушка. — Его жене кажется — вот что плохо! Ты бы видел, как она смотрит на меня. Она бы утопила нас всех в ложечке чая.

— Да-а… — задумчиво произносит дедушка. — Такое время… А скажи мне, пожалуйста, куда они дели Магазаника?

— Не знаю. Отправили в уезд.

— И что же?

— Наверно, расстреляли, — равнодушным голосом отвечает Сема.

— Расстреляли… — ужасается дедушка, но, подумав немного, успокаивается. — А почему бы его в самом деле даже не повесить? Ты помнишь, Сема, у него была подходящая шея!

— Ой! — шумно вздыхает бабушка. — Я не могу слушать ваши разговоры. Какие-то разбойники в доме!

В это время в окне показывается голова Пейси. Он щурит то правый, то левый глаз, трясет головой, подает загадочные знаки Семе.

— Уже пришел твой красавец! — бурчит бабушка. — Полчаса он не может прожить без тебя!

Пейся входит в комнату, кланяется дедушке и хватает за рукав Сему:

— Идем. Комиссар зовет!

— Фиру надо захватить? — деловито осведомляется Сема.

— Не надо. Он ждет тебя одного.

Сема набрасывает на плечи шинель и идет вслед за приятелем. Дедушка провожает их завистливым взглядом: все-таки и у них есть дела! На улице Сема останавливается и испытующе смотрит на Пейсю:

— Что Трофим хочет?

— Я знаю? — раздражается Пейся. — Я ночевал в его душе?