Повесть о детстве

— Не любо — не слушай, а врать не мешай, Катёна. Я после этого на пять лет постарел. Ну-ка, подумай-ка: ведь на волосок от смерти был… а все-таки отпинался от нее… — И, не желая дальше спорить с Катей, он словоохотливо и горячо начал сообщать мне новости: — Слыхал, чай, про Наумку-то? Митрий Степаныч взял его в подручные: душу парень спасать будет — в рай собрался. Днем в кладовой батрачит, двор убирает, лавку подметает, за лошадьми ухаживает, за скотиной, а вечером богу молится. Двадцать лестовок отстоит, а потом целую кафизму отчитает. А ежели соврал — Митрий Степаныч его сыромятным ремнем в рай подгоняет: не спотыкайся! И домой не пускает. Вот и сейчас на дворе навоз чистит — это после моленной-то! На небо-то, брат, легко не попадешь! Увидел меня, заревел да брюхом на землю и грохнулся — вот так.

Кузярь растянулся на траве животом и обхватил голову руками. Потом опять быстро сел и засмеялся.

— Ты вот лежишь без рук, без ног и галок считаешь, а я вчерась в обед на моховом болоте у Красного Мара был… поругался с мамкой Досада взяла…

— Батюшки! — засмеялась Катя, поддразнивая его. — Мамка ему досадила… Вертун какой!

Мать молча забавлялась болтовней Кузяря.

Он поднялся на колени и замахал худыми руками.

— А что! Колос сгребать меня заставляет, а сама снопы вяжет. Ей и нагибаться-то нельзя, не то что жилиться.

А она орет на меня. Вырвал я у нее свясло-то и сунул ей грабли. «На, сгребай! Довольно с тебя и этого дела…» Ну, она и разозлилась на меня.

Кадя и мать смеялись, смеялся и я. Но Кузярь разошелся еще больше.

— Ну, стали ругаться. Заплакала она, пошла к телеге и легла. А я подался со зла на моховое болото. Гляжу, цапля на одной ходуле стоит и богу молится. Дай, думаю, сцапаю ее. Пополз меж кочками, как уж, упрячусь за ними Дотемна полз, весь, как черт, измазался.

Катя трунила над ним:

— Ну, а цапля-то глядит на тебя и смеется: «Дай его, дурачка, подпущу да в лоб и клюну».

У Кузяря блестели глаза от возбуждения. Он прищурился и с торжеством усмехнулся.

— Схватил я ее за ногу да к себе. Она благим матом заорала, да как замашет крыльями, да как дернет меня!

Я кувырком. Гляжу, а она уж над болотом несется да ногами кочки считает.

Катя смеялась, а мать осторожно упрекнула его:

— Не надо бы, Ваня, врать-то. Не тоже, милый. Паренек ты умный, а люди подумают, что дурачок. Сердце-то у тебя хорошее, а умишко в обман играет.

Кузярь не смутился и разочарованно ответил:

— А я думал — поверите. Я это, тетя Настя, не для вранья. Это я хотел Федяшке сказку рассказать: скучно ему лежать-то да в небо глядеть.

Он лукаво ухмыльнулся и вынул из кармана порток спичечную коробку. Осторожно положил ее на траву, удобно растянулся и опять многозначительно поглядел на меня.

— Гляди, да не моргай. Видишь, какой я тебе гостинец принес? Сроду не догадаешься, что тут за чудо. На!

Он раздвинул коробку, и я увидел в ней большого медведку с огромным панцирем на спине и страшными передними зазубренными ногами. Медведка мгновенно выпрыгнул из коробки, юркнул в траву и стал быстро копать землю.

— Вот, брат, какой зверь! Запряги его в эту коробку да насыпь в нее земли — он поскачет с ней и не спотыкнется.

А землю-то как роет — настоящий крот.

Мне было и любопытно и противно смотреть на это чудовище, и я обиженно буркнул:

— Возьми себе этот гостинец. Я не маленький, чтоб играть с тараканами.

Кузярь оскорбленно надулся, с размаху накрыл коробкой медведку и ловко засадил его в эту клетку. Потом приложил к уху, послушал и бросил коробку далеко на луку.

— Ну, ладно. Вставай скорее, пойдем с тобой рыбу на Няньгу ловить. Я уже и вентерь сплел. Хочешь, я тебе лозы притащу? Вместе сплетем…

Это его предложение мне понравилось, и мы сговорились, что в следующее воскресенье сплетем другой вентерь.

Кузярь размечтался:

— До осени-то, знаешь, сколько рыбы наловим! Там язи да лещи кишат. Щербу будем на берегу варить, а домой по ведру на брата притащим. Там и раки есть.

Я с отвращением отмахнулся.

— Раки поганые: они падаль едят. Их грех есть.

— Грех — с орех, да ядро-то с ведро.

Чтобы оборвать его болтовню, я сердито сказал:

— А мы скоро в Астрахань уедем. Встану вот к пожинкам — и уедем. Вот тогда и прощай…

Кузярь поразился до немоты. Он встал, смущенно улыбнулся.

— Совсем? Как не был?

— На ватаги! Там рыбу-то ловят в море.

Он уныло свистнул, почесал затылок, потом вскинул голову и быстро пошел домой.

XLIII

И вот я опять на ногах: опять бегаю, махаю руками и даже на гумне помогаю сгребать солому и переворачивать снопы на току. Стояли прозрачные, теплые дни августа.