Повесть о чекисте

Весь день седьмого числа Гефт провел на доке. Надо было, чтобы все видели, как настоящий хозяин готовится к переходу. Зенитные пушки, установленные Вагнером, были плохо принайтовлены. Боекомплект лежал в ящиках прямо на палубе. Груз распределен не по-боцмански и давал дифферент. Словом, дел нашлось много. Затем, взяв машину баурата, он съездил домой и привез тяжелый чемодан, который поставили в командирской каюте на башне дока. Буксир обещали подать к двадцати трем, отплытие назначено на двадцать четыре.

Эллинг, взорванный немцами перед уходом из Одессы.

На заднем плане видна электростанция, взрыв которой был предотвращен Н. Гефтом.

 

В двадцать один час Гефт сошел на берег, поднялся в Управление к баурату и простился. Загнер уходил следующей ночью на быстроходном катере и, по его расчетам, должен был обойти док где-то в районе Измаила.

В двадцать один пятьдесят Николай спустился вниз и пошел по направлению к электростанции.

Ни души. Редкие патрули на территории и усиленные возле лагеря.

Ветер резкий, порывистый. На море крутая волна. По небу плывут низкие, кучевые облака. Ни звезд, ни луны.

Николай подошел к электростанции. Никого.

«Неужели Полтавский не пришел?» — подумал он, вошел в дизельную и осветил фонариком циферблат часов — без пяти десять. Решил ждать.

Точно в десять послышались осторожные шаги.

Николай приоткрыл дверь и мигнул фонариком. Шаги послышались ближе...

Полтавский юркнул в дверь и молча включил фонарик.

Николай извлек из кармана и развернул план.

По схеме электропровод к минным колодцам протянут в здание станции через траншею, где проходят трубы подачи дизельного топлива.

— Надо снять щит с траншеи, — тихо сказал Николай и осветил слева у стены крышку люка. Он нагнулся, рукояткой бокореза приподнял щит и увидел два провода в разноцветной оплетке.

— Вырежи куски проводов! — сказал он, придерживая щит.

Полтавский лег на живот, перекусил бокорезом сперва один провод, затем другой. Отполз дальше. Николай помог ему поднять следующий щит. Он снова перерезал провода, вытащил куски, смотал их на ладони и спрятал в карман.

— Давай щиты опустим на место, — сказал Николай. — Так, здесь все. Теперь в котельную!

Они вышли, осмотрелись. Где-то в стороне прозвучала очередь автоматической пушки, и снова наступила тишина, гнетущая, словно притаившаяся...

В котельной ввод был сделан наружный и прямо привел их к заминированному колодцу. Лопатой, обнаруженной здесь же, Полтавский углубился на полметра, обрезал провода, подвязал к концам по кирпичу и, засыпав землей, хорошо утоптал.

— Все, Архипович. — Николай спрятал план.

— А как же остальные? Цеха? Склады? — спросил Полтавский.

— Там провода в глубоких траншеях, мы ничего не сможем сделать. Да и времени у нас не осталось: в двадцать три обход.

До Хлебной гавани они пробирались вместе, затем, молча простившись, разошлись в разные стороны.

Николай пошел на Арнаутскую.

На улицах часто встречались патрули военно-полевой жандармерии. Приходилось, стоя под резким светом электрического фонаря, показывать документы, с тревогой думая, что вот сейчас набредет на патруль кто-нибудь из оберверфштаба и попробуй объясни, почему ты, командир, не на доке, который вот-вот должен уйти из Одессы.

Но все обошлось благополучно. Он подошел к дому номер тринадцать и условно постучал в окно. Юля проводила его в комнату, сказав:

— Я уже начала беспокоиться. Почему так долго?

— По дороге раз пять проверяли документы... Я очень хочу есть...

— Сейчас покормлю тебя, только тише, мама спит... — Она ушла на кухню.

Николай порылся на этажерке и обнаружил томик стихов Эдуарда Багрицкого «Последняя ночь».

«Последняя ночь в оккупированном городе, — подумал он, — странно, последняя или, быть может, их будет несколько?»

Ужин был королевский — жареная ставрида с картошкой и даже... рюмка белой! У Юли был заветный флакончик спирта, она развела его кипяченой водой, отчего он стал мутный и теплый. Чуть, самую каплю, она налила себе, остальное ему.

Они чокнулись.

— За победу! — тихо сказал Николай. — Ты знаешь, что значит сейчас для меня эта рюмка?.. Нервы натянуты до предела, как проволочные тяжи... И вот я чувствую, понимаешь, Юля, чувствую физически, как слабеет их натяжение и я погружаюсь в блаженное состояние человека, который не сделал всего, что мог, но сделал все, что было в его силах... Ты знаешь, я просто мечтаю о нарах в тайнике на Тенистой, чтобы спать, спать не думая... Все это время я думал, даже во сне... Понимаешь, Юля, я не верю в обещанный страшный суд в небесах, но знаю, что придет время, и здесь, на земле, позовут нас с тобой и спросят: а что сделали вы в этой борьбе человека со зверем? Ну что мы можем на это сказать? Мы сделали мало, так ничтожно мало...

— Знаешь, Николай, ты опьянел от одной рюмки...

— Знаю. Юля, я могу взять с собой этот томик Багрицкого?

— Конечно. — Она улыбнулась.

— А ты, я вижу, довольна тем, что я пьян...

— Почему?

— Я ослаб, нет во мне прежней силы...