Повесть о чекисте

— Вот что, Иван Александрович, — сказал он, — немцы решили за эти несколько дней начисто ограбить завод. Наша задача — не дать им ни одного исправного станка. Мы проведем операцию «Молот и солидол». Будем крушить молотом все, что только можно разбить, а осколки заливать солидолом. Сейчас, в первую очередь Загнер приказал демонтировать и отправить в порт станок для проточки валов. Ты сделай вот что: используй кранового Копейкина, занеси в угол заднюю бабку, планшайбу и завали всяким хламом. Потом подними на крюке маховик и разбей им станину. Через два часа я заеду за этим станком. Есть еще одна мысль, но об этом позже. Сегодня удалось договориться с Загнером об освобождении из лагеря всех стариков. Ты понимаешь, что под этой маркой мы сможем выпустить и тех, что помоложе... Отбери людей. Кроме того, на машине я буду перевозить в порт оборудование. Надо попытаться подсаживать для разгрузки восемь — десять человек рабочих в каждый рейс. Разумеется, на завод они не вернутся. Завтра я дежурю и вечером сумею выпустить человек десять по пропускам. Учти, к трем часам будет новая листовка. Надо обеспечить ее распространение. Вот, кажется, и все. Вопросов у тебя нет?

— Нет, все ясно. Если бы ты знал, Николай Артурович, какое это варварство, крушить такой станок...

— Где же мне знать? — разозлился Гефт. — Ну, иди, чувствительный юноша!..

Весь день Гефт занимался отправкой оборудования в порт, а когда охрана привыкла к его поездкам, он стал подсаживать на машину людей и в течение дня вывез с завода инженеров Резчикова, Новохацкого, Юркова, мастеров Чефрана, Разманича, Клещевича и многих других техников и рабочих.

В первую же ночь из лагеря скрылось человек двести, через проходы, предусмотрительно оставленные Гефтом. Четвертого удалось выпустить еще около двухсот человек «стариков» и «больных туберкулезом»: немцы боялись инфекции и легко на это пошли. Количество людей в лагере резко уменьшилось. Из патриотической группы Гефта на заводе остались лишь Иван Рябошапченко и Василий Тихонин. Ящики с оборудованием были все вывезены на плавучий док. Последние три станка сняты с фундаментов и погружены на платформы; здесь же, на пути, стояли два катучих железнодорожных крана. Гитлеровцы намеревались столкнуть их в море.

НА ПОТЕМКИНСКОЙ ЛЕСТНИЦЕ

В огромном, теперь пустом, помещении механического цеха Тихонин и Рябошапченко сидели на выброшенном из конторки столе Лизхен. Сама она исчезла из цеха в первый же день организации лагеря. Она теперь секретарь Загнера, ходит упоенная властью, по-хозяйски покрикивая на служащих конторы. Так молча сидели на столе разные по возрасту и судьбе два человека — Тихонин и Рябошапченко, но мысли их были примерно одинаковы. Человек испытывает удовлетворение от дела своих рук. Вот они потрудились на совесть, перед ними дело их рук — разрушенный, опустошенный цех, а на душе ничего, кроме горького осадка.

— Ну ладно, Иван Александрович, — нарушил молчание Василий. — Все пройдет, как хвороба. Останутся только оспинки на сердце. Придут наши. Вернутся станки, эвакуированные на восток. А куда? Эти гады все подорвут, все уничтожат...

— Думаю, что всего они не подорвут... Он не допустит...

— Сколько за эти полгода я слышал от вас: «он приказал», «он дал задание», «он передал листовку», «он не допустит»... Кто? Кто приказал? Кто не допустит? Вы были командиром в этой борьбе. Я вам верил, и вы меня не обманули. Но вы говорите, что кто-то стоит за вами. Я спрашиваю: кто? Имею я на это право?

Рябошапченко повернулся к Василию, внимательно посмотрел на него, двигая желваками, вытянул губы, словно собираясь свистнуть, и поджал их вновь — такая у человека странная привычка, — затем сказал:

— Думаю, Василий, что ты имеешь на это право. Пришло время познакомить тебя с главой нашей группы. Он не чуждался грязной работы, он такой же, как ты, как я, солдат незримого фронта... Пойдем!

Рябошапченко слез со стола, еще раз с горечью окинул взглядом разрушенный, опустошенный цех и вышел, а за ним Тихонин.

Когда они стали подниматься на второй этаж Управления, Василия охватило тревожное предчувствие того, что должно было сейчас случиться...

Иван Александрович постучал в дверь кабинета. Получив разрешение, он сказал Тихонину:

— Чуток подожди здесь. — И ушел в кабинет.

— «Нет! Не может этого быть! — лихорадочно думал Василий. — Он только зашел к этой немецкой шкуре, чтобы доложить по службе. Он сейчас вернется, и мы пойдем к нему, к солдату... этого... фронта...» Волнуясь, он забыл, какого фронта.

Но дверь приоткрылась, и Рябошапченко выглянул в коридор:

— Зайди!

С плохо скрываемой неприязнью Василий перешагнул порог.

— Здравствуй, товарищ Тихонин! — сказал Гефт, протягивая ему руку.

Василий смущенно ответил на пожатие.

— Вот почему, Василий, я тебе мешал расправиться с «немецкой шкурой», — улыбнулся Рябошапченко. — С одной стороны — угроза провала у немцев, с другой — ненависть своих. Так вот и ходил человек по острию ножа... А ты «темную»...