Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Права временным властям были даны «экстралегальные», то есть абсолютные, без всяких оглядок на законы и с гарантией иммунитета от ответственности, что бы ни было по их указанию сделано до выборов. Им же подчинялись и военные суды, вольные в жизни и смерти кого угодно, заподозренного в терроризме, нигилизме или анархизме. Единственное ограничение: позволялось выносить только два приговора — либо расстрел в 24 часа без права апелляции (не расстреляли никого), либо месяц тюремного заключения («закрыли» около полутора тысяч болтунов, но после выборов сидельцев амнистировали).

Чтобы предсказать исход выборов при таких вводных — с учетом того, как формировались избиркомы, и взвинченности населения (доброхоты, именовавшие себя «княжьей дружиной», били на участках всех, «похожих на нигилистов»), не нужно было быть бабой Вангой. Всё прошло без задоринки. Новый состав Великого Народного собрания, съехавшийся 13 июля 1881 года в тот же Свиштов, абсолютным большинством голосов утвердил «режим полномочий» аж до лета 1888 года и сформировал комиссию на предмет разработки в течение тех же семи лет нового, «отвечающего воле и чаяниям болгарской нации» Основного закона.

Мимоходом ввели цензуру, ограничили свободу собраний, а также права парламента, отныне сводившиеся к утверждению бюджета. К слову, этот нюанс Баттенберга, как сам он признавал, «крепко огорчил», но иначе не получалось: княжество нуждалось в кредитах, а венские банки дали понять, что готовы давать ссуды только в том случае, если бюджет утвержден «народными представителями».

Результаты выборов отметили фейерверком и шампанским. В ходе пышного банкета князь произнес речь, вскоре оформленную в виде манифеста. Принимая на себя «всю ответственность и всю тяжесть государственных трудов», Александр еще раз подчеркнул, что действует «во имя Господа, ради достоинства и величия Болгарии, после долгих, мучительных беспокойств о бедах страны», пообещал «защиту свободы княжества и прав народных» и гарантировал «непременное совещание с народным представительством относительно налогов». В финале он призвал подданных к «единению во имя возрождения великой нашей нации, дабы трудами оправдать великую любовь Александра Александровича, императора Всероссийского, и народа русского к малым, но верным своим болгарским братьям».

Само собой, либералы, сидевшие в эмиграции кто в Белграде, кто в Бухаресте, кто в Пловдиве, тут же обрушились на манифест с разгромной критикой, заодно топча и «узурпатора», однако народ с ними не соглашался. Народ по инерции плясал и пел осанну «нашему Саше» — в полной уверенности, что ежели теперь у власти не свое ворье-бестолочь-бомбисты, а братушки, стало быть, до кисельных берегов с молочными реками рукой подать. Наивно, конечно, до глупости, но на то ж он и народ...

Часть 2. ОПЕРАЦИЯ «ПЛОВДИВ» И ДРУГИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШУРИКА

О, ЭТИ РУССКИЕ...

Отплясали. Отметили. А потом начались будни, и Баттенберг обнаружил, что далеко не всё так просто, как виделось. Группировка, поддерживающая его, была очень богата, но невелика и, в общем, не так уж влиятельна — массы, как водится, недолюбливали «жирных котов», которые к тому же менее всего заботились о социалке, ибо в казне было пусто. Предсказуемо не получив от самодержавия ожидаемых коврижек, народ предсказуемо же стал ностальгировать по либералам — крутым парням, говорящим вслух то, о чем простецы, боясь цугундера[8], шушукались на кухнях.

Оставалось только расширять русское присутствие, в связи с чем князь обратился к императору с просьбой укрепить Болгарию квалифицированными кадрами. А поскольку идея поставить всю политику Болгарии под прямой русский контроль Александру Александровичу показалась многообещающей (он рассматривал Болгарию как «79-ю губернию»), в Софию командировали проверенных и компетентных людей. Генерал Леонид Соболев возглавил кабинет и МИД, генерал Александр Каульбарс стал первым вице-премьером и министром обороны, еще несколько ключевых портфелей достались специалистам в штатском, а всё остальное поделили консерваторы, участвовавшие в перевороте.