Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

Кланяюсь Вам и всему Вашему родству сердечно.

Командир эскадрона

сотник А. Каледин».

Переполоху в связи с этой запиской было на всю станицу. Даже самому станичному атаману показала это письмо красавица-казачка, а шаль бережно хранила в сундуке и надевала лишь по великим праздникам.

***

Учений ждали все. И уже измаялись душой, так как они переносились уже два раза. Какие-то неотложные дела не позволяли Государю приехать.

А начались они, как это всегда бывает, совсем неожиданно.

В штабе корпуса появился генерал-адъютант Государя и вручил дежурному пакет:

– Его Величество прибудут непосредственно в район отмобилизования. Действуйте, полковник!

И вся огромная машина закрутилась.

Что там было в других дивизиях, что делалось в штабах, конечно, Каледин не знал.

Он со своим эскадроном был готов действовать в любых условиях.

И такой случай, вскоре представился.

После обязательного прохождения войск, действий в составе дивизии, полка, эскадрон был выведен в личный резерв командира корпуса.

Вскоре Каледину последовал от него приказ прибыть на командный пункт корпуса.

Прибыв в высокий штаб, уж на что не робкого десятка был офицер, он стушевался. Везде, на каждом шагу, было множество генералов, полковников из свиты Государя.

Никто из них не обращал никакого внимания на скромного сотника и только на пороге штаба его остановили два капитана, справившись, кто он такой и куда следует.

– Подождите, – сказал один из них, тот, что постарше, – я сейчас доложу и Вас пригласят.

Через минуту он вышел из здания и жестом пригласил Каледина за собой.

Провёл длинным коридором и указал на дверь, откуда раздавались почтительно-сдержанные голоса.

Зайдя в большую комнату, Каледин увидел у окна огромного, как гора, человека. Тяжёлые, уже позеленевшие кисти эполет, спадали на его широкие плечи.

Волос на голове было совсем мало, а глаза, пытливые и почти чёрные, были полны жизни и интереса к ней.

Правая рука была заложена за обшлаг тяжёлого, не первого срока, сюртука, а в левой он держал какой-то огромный бокал, на затейливой витой золотой ножке.

Возле великана, в сравнении – ещё более ничтожный по росточку, стоял Шаповалов, весело глядя на великана снизу вверх, и заливисто смеялся. И у человека-горы лицо при этом становилось открытым, весёлым, и было видно, что ему этот маленький генерал приятен и любезен.

Каледин услышал отрывок фразы, исходящей от исполина:

– И что, говоришь, словно лешие скрылись в лесу, и ты их не видел?

– Истинно так, Ваше Величество! Талантливый мальчишка. Любую задачу поставьте лично, чтоб не думали, что я что-то подстроил, всё решит. Умница, сущий умница!

Алексей чётко отбил шаг, вытянулся в струнку и громко доложил:

– Ваше Императорское Величество! Сотник Каледин по Вашему вызову прибыл!

Государь уставился на Каледина немигающим взглядом:

– Ты – полковника Каледина сын?

– Так точно, Ваше Императорское Величество! Алексей Каледин…

– Да не кричи так, сотник! Я хорошо слышу. А батюшку твоего – помню до сей поры. Я ещё Великим князем был, и пришлось быть в его полку.

– А тут, – и он повернулся к Шаповалову, – турки пошли в наступление. И я как-то замешкался, остановился в нерешительности.

– Так он, – Государь счастливо засмеялся, вспоминая молодость, – как гаркнет: «Господ офицеров, без различия в чинах и положении, прошу быть с людьми. И наставлять на стойкость и мужество в бою личным примером».

– Я даже заробел, – продолжил Император, – но ничего, кинулся к конвою, который меня сопровождал и доложил командиру полка: «Как действовать мне, господин полковник?»

Затих, шумно засопел, отпил со своего огромного бокала несколько глотков, и молодо закончил:

– Весёлое было дельце! Никогда более не ходил в атаку в конном строю. А тут, в соответствии с замыслом полковника, выскочили из балки, да и ударили во фланг турецкой пехоте. Опрокинули и погнали прочь. Конвой, черкесы, перерубили всех, кто не успел скрыться. И я двоих клинком достал. А тут и полковник, воспользовавшись моментом, основными силами ударил. Успех был полный!

– Так вот, он, полковник Каледин, Государю, моему отцу-то бишь, лично представление на меня написал, представляешь? – он опять повернулся к Шаповалову.

– Так мол и так, свиты Вашей полковник Александр Романов, то есть – я, – при этих словах Александр III хорошо и душевно заулыбался, – проявил доблесть и героизм и заслуживает Георгиевского креста.

И он положил огромную руку на скромный крестик ордена Святого Георгия IV степени, который, единственный, и был у него на мундире.

– Самая дорогая награда! Не за титул, не за положение, не по случаю годовщины царствующего дома, а за живое дело.

– Так что, казак, – обратился он к Алексею, – помню твоего батюшку и, если жив, кланяйся ему от меня.

И уже иным, государственным тоном, не терпящим возражения:

– Тут генерал Шаповалов легенды о тебе рассказывает. Так вот, иди сюда, – и он ткнул пальцем в карту, – в этом лесочке – штаб супротивного вам корпуса.

– Доставишь ко мне командира корпуса – погоны есаула, вот они, – и он протянул руку к адъютанту.