Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

И уж совсем в умиление его привёл вахмистр Денисов, который стоял в строю, с обмотанным в зелёное, карабином. Только прицельная планка чернела, да зрачок ствола. А вся физиономия великана была разукрашена полосами речной грязи.

– А это что за художества, а ну-ка, богатырь, поделись своими соображениями, зачем карабин спеленал и рожу разрисовал?

– А это, Ваше Превосходительство, удумали мы лишь сегодня, когда дозор снимали. Карабин на солнце блестит, и один дозорный даже всполошился, видать, заметил солнечный блик. Так я его, родимый, перед захватом штаба полка, в этот обрывок ткани и завернул.

– А лицо – тож, смотрю на товарищев – виднеется более всего. Вот я и подумал, а что ежели в грязь его измазать, не так видно, да и страху у супротивника, ежели на него такой лешак нападёт, – и он счастливо засмеялся на весь лес.

Шаповалов возликовал:

– Ай, да, умница! Настоящий герой! Хвалю! Начальник дивизии – от меня, отпуск, молодцу. А всему эскадрону, за обедом, от командира корпуса – по чарке водки. За мой счёт! Спасибо, братцы, вот старика порадовали.

– А всех вас, в лице вашего командира – обнимаю, – и он прижал сухими ручками к себе Каледина, и троекратно поцеловал его в щёки и лоб.

Долго не спали в эскадроне в эту ночь. Водка, выставленная им от командира корпуса, приятно туманила головы, но не она была виновницей их хорошего настроения, а заслуженная похвала прославленного генерала.

Героем дня, конечно же, был вахмистр Денисов. У него, в его клетушке, где он спал один – вахмистр эскадрона – человек не последний, было не продохнуть.

Казаки старших призывов накурили так, что и открытое оконце не помогало.

И все просили Денисова вновь и вновь повторить всю историю с его «спеленатым», так и прижилось название, карабином и разрисованным лицом.

И все дружно гоготали, вспоминая, как они накинулись на охрану штаба пехотного полка, а та, оробев действительно, не смогла и умыслить даже о каком-то организованном сопротивлении.

А командир полка, тучный полковник, сквозь зубы матерился и всё говорил, что это не по правилам, таких чудачеств на его веку не было видано и лишь скрепя сердце, таковы были условия учений, сел в стороне на раскладной стул и более в дела полка не вмешивался.

– Как же это Вы так, голубчик, обмишурились? – остановился подле него Шаповалов.

Полковник вскочил на ноги:

– Доложу Вам, Ваше Превосходительство, я – командир полка, а не участник таких машкерадов. Цирк тут развели, почтенных командиров ставят в такое нелепое положение, – сердито уже, громогласно, надеясь на поддержку Шаповалова, пророкотал полковник.

– Да, голубчик, – с сожалением сказал Шаповалов в ответ, – безнадёжно Вы отстали от требований дня. Я в бою на сотника больше надежды буду иметь, нежели на Вас. Вы и сами погибнете нелепо, и людей погубите.

И отъезжая сердито всё бормотал:

– Стыдно, стыдно, полковник. Учитесь, пока не враг Вас пленил. Тот церемонится не будет. А Вы, Юрий Алексеевич, – повернулся Шаповалов к Кошелеву, – не давайте таким спуска. Опозорят они и дивизию, и корпус перед императором.

А я его знаю, его шагистикой не поразишь. Человек умный. Видит насквозь всю фальшь, всю условность. Поэтому – к смотру готовьтесь серьёзно. Все ошибки выправить, всё отточить, до автоматизма.

Но людей зря не мордовать. Учить толком, а не дуром. Забитый солдат никогда не одержит победы. Он будет думать лишь о том, чтобы не разгневать начальство, а не о том, чтобы над врагом верх взять и перехитрить его.

– Сотнику, – повернулся он к начальнику штаба корпуса, – в моём приказе – полугодовое жалование в награду. Заслужил. А уж порадовал старика – спасибо, сынок. Большим будешь начальником. Поверь мне. Я чувствую в тебе этот запал. С совестью ты в сердце. И ум пытливый даден.

Государю покажешь свою удаль, как я и говорил – сам паду на колени, а подъесаулом у меня к осени будешь, а может и чином старше.

– Это уже – как Государь. Просить буду по пределу. Ты этого стоишь. Не зазнаешься только? Смотри у меня, – и он шутливо погрозил пальцем.

И тут же сам ответил:

– Нет, не из того теста ты сделан. Человек ты серьёзный, основательный. Поболе бы таких на Руси – по другому бы и карта жизни легла для всего русского народа.

– Народ-то ведь у нас талантливый и работящий, искренний, а почему так плохо живём? Где причина этого? – впервые за службу Алексею пришлось это слышать. Он, как и его товарищи, был страшно далёк от таких оценок и не задумывался о справедливости общественного устройства вообще.

А Шаповалов продолжал:

– Почему по дорогам нищих полно, детей бездомных? Бродяжничество процветает?

Всё – от недосмотра власти. Я бы самолично порол помещика, у которого мужики пьют, столь нище и скудно живут. Ужель земля русская прокормить людей не может? Не верю! Не верю! В имении моего батюшки все были сыты, дома – по числу семьи, многокомнатные, корова у каждого была, свиньи. И это в ту пору. Ещё крепостное право было не отменено.