Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

И он протянул Люциферову уже прикуренную трубку. Красивую, старинную, а главное – сработанную древним мастером в виде чёрта, так было удобно его за уши, с рожками, в руке держать.

– Ты, это, – пророкотал Люциферов, – специально, мерзавец, – но без злости, примирительно-любовно даже.

Затянулся душистым дымом, всё разглядывая диковинную трубку, и продолжил:

– Специально мне этого Люцифера дал?

Денисов, не понимая, о чём Его Превосходительство говорит, сделал умильно-виноватую рожу и зачастил:

– Так мы, со всем старанием, Ваше Превосходительство. Табачок, табачок вдыхайте. От него и легче станет.

Он так и не мог взять в толк, отчего это генерал так заинтересованно разглядывал этого чёрта, в контурах его трубки, к которому Денисов так привык и считал чуть ли не за родную душу, даже беседовал с ним всегда в трудных и дальних походах, когда и курить-то было нельзя, а просто держал в зубах мундштук, чувствуя прогорклый запах табаку, и на душе его становилось покойнее и легче.

Каледин же – еле сдерживал смех. Он-то знал, что фамилия командира корпуса была Люциферов, и сейчас, глядя, как тот умильно разглядывал хитрого чёрта в виде трубки Денисова – еле мог сохранять на своём лице маску серьёзности и безмятежности:

«Ну, Денисов, ну, кудесник, как же ему это объяснить?»

Люциферов же с наслаждением затягивался душистым табаком и приходил при этом совсем уж в благодушное сосотояние.

– Казак, – обратился он к Денисову, – как хочешь, а трубку тебе эту теперь не верну. Проси за неё – что хочешь. А мне она уж больно по нраву пришлась.

– Ваше Превосходительство! Никак это не можно. Она у меня ещё дедова, с Туреччины привёз. Что хотите – коня отдам, а трубку – не могу.

– Казак, никого в жизни ни о чём не просил, а тебя вот, рожа бандитская, – уже с любовью обратился он к Денисову, – прошу. Всё же – уступи трубку. Я тебе за неё десяток верну. Да ещё и седло в придачу.

– Мне оно, – и он критически взглянул на свой огромный живот, – уже без надобности. Знатное седло, французское.

– А трубку – прошу тебя, уступи. Почувствовал я, словно всю жизнь я к ней шёл. Уступи, казак.

– Ну, что ж, Ваше Превосходительство. Душу, я понимаю, убивать нельзя. И тайное желание её хранить надобно. Коль это – судьба Ваша, поступлюсь, забирайте, Ваше Превосходительство. Храни Вас Христос.

Может Вам, действительно легче при ней-то, трубке моей, будет?

Дальнейшее повергло и Каледина в полную растерянность, не то, что казаков, которые не проронив ни слова, удивлённо вслушивались в каждое слово генерала и Денисова – Люциферов протянул трубку вахмистру и громко сказал:

– Потяни, потяни, разок! Ишь, как забирает! Да, табачок у тебя, вахмистр, такого я, честно, не курил.

И так как их кони шли рядом, они, попеременно, передавали трубку друг другу и трудно было даже представить, что пред взором опешившего эскадрона, да ещё и при таких чрезвычайных обстоятельствах, так сошлись генерал-лейтенант, Его Превосходительство, и почти безграмотный вахмистр, для которого и командир эскадрона был почти божеством.

И когда появился штаб Шаповалова, Люциферов неожиданно сказал:

– Ты, сотник, ежели всё завершится благополучно, уступи мне вахмистра. Не обижу, не бойся, но уж больно он мне по душе пришёлся. Опять же – с трубкой заветной будет рядом. В этом есть какой-то знак. Уступи, сотник, прошу тебя…

– Как он сам решит, Ваше Превосходительство. Неволить не буду, – ответил Каледин.

Тяжело поднимался по ступеням Ставки Государя генерал Люциферов.

Каледин шёл чуть сзади. И когда адъютант Государя открыл им дверь в большую комнату, Каледин даже заулыбался – он словно и не выходил отсюда с такой особой задачей Его Величества – Император Всероссийский так же стоял у окна с огромным бокалом в руке, а возле него, кочетом, так же скакал маленький и тщедушный, но счастливый Шаповалов.

Увидев Люциферова, он бросился к нему навстречу:

– Николай Терентьевич! Вы уж не обессудьте, старика, голубчик. Видит Бог, я и сам их боюсь. Нет для них невыполнимой задачи, – эти слова он произнёс с высокой гордостью, даже выше ростом стал.

– Орлы! Всего достигнут, всё свершат, – и он, как отец – сына, обнял Каледина, да так, держа его за плечо, подвёл к Государю:

– Ваше Величество, вот он, герой мой! Самого Николая Терентьевича, друга моего и ученика старинного, пленил. Ай да молодец! Хвалю! Дерзну, Государь, напомнить о Вашем обещании.

Какая-то досада пробежала по лицу Императора. Он подошёл к Люциферову:

– Ну, здравствуй, старинный товарищ…

И вдруг, утробно, захохотал:

– А скажи, честно, не поддался тогда? Только честно! Ты же моложе меня, и по комплекции – мы схожи.

– Нет, Государь, не поддался. Честью клянусь! Перепили Вы меня по всем правилам. Вы ведь после того, как я уже свалился, адъютант сказывал, ещё три бокала опустошили. Так что Ваш верх – честный.

Царь удовлетворённо заулыбался:

– Ну, а сегодня, что за проруха у тебя вышла, Люциферов? Тебя, можно сказать, закадычного друга самого Государя, мальчишка пленил.

И что мне прикажешь делать?