Поцелуй с дальним прицелом

Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Вот мы какие! Анастази! Настя, значит. Настасья, вот ты кто, а никакая не Анастази! Совершенно по классику получается: «Звала Полиною Прасковью и говорила нараспев, корсет носила очень узкий и русский Н, как N французский, произносить умела в нос». А впрочем, может статься, барышне пришлось сделаться Анастази, чтобы никто не называл ее на здешний манер Настя́. Французы большие мастаки уродовать русские имена: Софья́, Лена́, Марина́… et cetera, et cetera…

А не наплевать ли на причину ассимиляции? По-настоящему Алёну сейчас интересовал только один вопрос: наденет ли Анастази снова свои зелененькие глазки или пойдет в сереньких?

Не надела. Вполне возможно, что изумруды предназначались только для шефа, то есть были частью секретарской униформы.

Ладно, пусть Алёна тоже чудит из-за одного молодого-красивого, но его чернющие глазищи – свои собственные, без обману!

То есть хочется верить, что это так…

– Вам в какую сторону? – спросила Анастази, когда они уже спустились вниз и вышли на улицу. Она аж попрыгивала от нетерпения, бедняжка!

Алёна махнула рукой в неопределенном направлении.

– Ой, а мне сюда! – Секретарша тоже помахала в пространство – правда, размещающееся в противоположном направлении от указанного Алёной. – До свиданья, бон кураж!

Бон кураж – это было самое что ни на есть подходящее пожелание для авантюристки. Желаю удачи, мужества, везения… Алёна от души понадеялась, что пожелание сбудется, что ее отчаянный кураж принесет ей удачу!

Она помахала Анастази, однако той уже и след простыл. Алёна повернулась, прикидывая, в какой стороне находится ее дом, то есть дом Марины (она еще путалась в переплетении улиц и переулков, сходящихся на длинную, извилистую Фобур-Монмартр), и вдруг увидела нечто совершенно невероятное.

Какие-то люди – двое белых и один толстый негр – били на обочине дороги Никиту Шершнева.

Били смертным боем!

Франция, Париж, 80-е годы ХХ века. Из записок Викки Ламартин-Гренгуар

Значит, это Корсаку я отдавалась со всем безумием моей любви к Никите. Это Корсак сейчас отвалился от меня, словно насосавшийся моей крови клоп…

Тому, кто будет это читать, легко вообразить себе все те упреки, которые я ему бросила, и все те доводы, которые он приводил в свое оправдание. Корсак, конечно, уверял, что, войдя в комнату, увидев меня, полуголую, лежащей на полу и крепко спящей (Корсак уверял, что принял мой обморок за пьяный сон), он решил, будто я пришла к нему, чтобы довершить то, что начала во время танца, да заснула, не дождавшись.

– Что, что я начала? – отчаянно закричала я. – Что я делала?

– Ты прижималась ко мне, ты соблазняла меня, как девка.

– Я не девка! – закричала я.

– Ну что ж, знаю, что я был у тебя первым, – самодовольно сказал Корсак… и я вдруг вспомнила, что, вообще говоря, корсак – это такая степная лиса. Ну да, я сейчас так и ощущала себя – жалкой добычей в зубах хищника… – Но когда я это понял, то уже не мог остановиться. Ты не давала мне остановиться! Ты сама меня звала.

– Я не вас звала! – безнадежно рыдала я. – Я звала другого!

– Ну что ж, – сказал Корсак с подчеркнутым спокойствием, как бы даже философски, – я тоже представлял, что беру сейчас не тебя, а другую, но молчал… А ты звала Шершнева. Меня от этого смех разбирал. Мне даже чудилось, будто мы имеем тебя вместе с ним. Я не против – он все же мой друг и благодетель!

Я лежала немо, даже слезы мои высохли от столь чудовищного признания. Разумеется, даже я, при всей своей неопытности отношений с мужчинами, вмиг поняла, что Корсак лжет. Нет, он вовсе не видел во мне сейчас другую, некую недостижимую: именно ко мне он давно уже пылал вожделением, именно меня желал и вот наконец-то заполучил. Заполучил ту, которая мечтала о его «заклятом друге»! Он ведь не знал, что я уже успела предложить себя Никите и была отвергнута им, он думал, что я пришла дождаться Никиту – даже если и пребывал в заблуждении, увидев меня, то мои горячечные выкрики мигом объяснили ему суть происходящего. Ну что ж, он вполне насладился тем, что мог считать торжеством над своим ненавистным товарищем, над человеком, бывшим лучше, честнее, смелее, благороднее его. Он всегда мечтал отомстить Никите за то, что тот был более щедро наделен природой, более любим людьми, а главное – женщинами. И вот теперь Корсак заполучил ту, которую, в чем он не сомневался, приберегал для себя Никита!..