Поцелуй, Карло!

Нам не уйти от неба[100].

У. Шекспир. Генрих VI. Часть 2

10

Три года спустя,

21 декабря 1952 г.

Нью-Йорк

Ни одна звезда не загорелась над Квинсом с наступлением ночи. Небо было усыпано угольными тучами, когда Ники Кастоне после смены въехал на своем такси на стоянку Вудсайского таксопарка. В воздухе пахло назревающим снегопадом. Ники выбросил окурок из окна и закрыл его. Он взял конверт с выручкой, набитый наличными, и вылез из машины.

Переплетения красных, зеленых и синих лампочек беспорядочно свисали над ярко-желтыми такси. Ники оставил ключи в банке, стоящей у стекляшки диспетчера. Конверт с выручкой он просунул в щель на входной двери, беспорядочно обмотанной серебряной канителью. Никто никогда не подозревал водил и их замасленных механиков в умении украшать помещения на праздники, и если бы этот кто-то увидел стекляшку, то вряд ли изменил бы мнение.

Ники помахал дежурному, выходя со стоянки. Натягивая перчатки, он шел мимо знакомых витрин к железнодорожной станции. Окна магазинов были затуманены смешением пара и дыхания толп возле касс. Колокольчики звенели на дверях, когда покупатели выходили с пакетами в руках. Из громкоговорителей на крыше магазина игрушек лилась рождественская музыка. Только грохот над головой поездов метро, отяжелевших от груза сидящих и стоящих пассажиров, прерывал рождественский перезвон.

Когда Ники взбирался по ступенькам на эстакаду, чтобы успеть на поезд в Манхэттен, вокруг него завертелся легкий вихрь мелких снежинок. Он застонал, предвкушая снежное Рождество. Механики Вудсайда уже приладили цепи на колеса машин, так что как бы ни изменилась погода, он готов.

Ники втиснулся в жаркий, битком набитый вагон и ухватился за поручень. Поезд отъехал от станции на Вудсайде и загремел по эстакаде над шоссе. Ники выглянул в окно и вобрал в себя манхэттенский горизонт, похожий на кучу синих бархатных шкатулочек для драгоценностей, припудренных жемчужной пылью. Под снегом или без него, мерцающий в сумерках город всегда воодушевлял и обещал, что он все сможет, хотя его великие мечты, вопреки надеждам, не осуществились.

Ники сошел с поезда. Спешить ему было некуда, так что он шагнул в сторону и позволил несущимся толпам течь мимо него, словно ручьям, устремленным в большую реку. Он воображал жизни проходящих людей, мужей, спешащих домой после работы, задержавшись только для того, чтобы купить молока, и снова устремиться к женам, в квартиры, полные детворы. Парни в автопарке напоминали, как повезло ему остаться свободным, но Ники знал, что везение здесь ни при чем.

Ники остановился в закусочной на углу Тридцать четвертой улицы и Третьей авеню, чтобы купить сэндвич с индюшатиной и двумя огурчиками в качестве гарнира, порцию рисового пудинга и чашку горячего кофе. Карманы его брюк были набиты мелочью, его собственной версией рождественского перезвона. В праздники пассажиры щедры на чаевые. Сегодня, наверное, накопилось не меньше пятнадцати зеленых, две смены подряд на улицах Манхэттена. Но он отработал каждый цент и чувствовал себя заезженной лошадью.

Ники дошагал до своего дома и толкнул дверь подъезда. Он задержался у почтового ящика и поднял медную пластинку. Обнаружив, что ящик забит конвертами, он опустошил его, наполнив карманы пальто, а потом спустился к себе в подвальную квартиру.

– Сюрприз!

Его соседи – Сильверберги, молодожены, живущие на втором этаже, и холостяк Ральф Стампоне, бонвиван-красавчик с первого этажа, – стояли у обеденного стола, украшенного именинным тортом и бутылкой вина в сопровождении бумажных стаканчиков, тарелок и салфеток с нарисованными на них воздушными шариками и звездами.

– Вот как бы я жил без соседей? – Ники поцеловал Мэри Сильверберг в щечку и пожал руку Марку, а потом Ральфу. – Был бы я позабыт-позаброшен.

Ники засунул пакет из забегаловки в холодильник. Однокомнатная квартира была выкрашена миндально-белым, как и мусороприемник в этом же доме, но все-таки это был более теплый оттенок, чем бледно-зеленый на стенах коридоров. Имелся здесь и стол с четырьмя стульями около компактной кухни, и двуспальная кровать, аккуратно заправленная, под единственным окном с видом на тротуар. Лежа на кровати, Ники мог разглядывать ноги прохожих. Он почти уже стал экспертом в разгадывании их статуса по обуви и походке.

Все искусство находилось за окном, а внутри не было ничего – ни фотографий, ни репродукций, ни проигрывателя, ни пластинок. Однако имелись книги из филиала Нью-Йоркской публичной библиотеки на Двадцать восьмой улице. И довольно много.

Ник врубил радио, чтобы отметить неожиданную вечеринку.

– Мне приятно, что вы сюда заявились и чувствуете себя как дома.

– Тебе следовало бы иногда запирать дверь, – сказал Ральф, оглядываясь, – хотя что тут украдешь.

– Это квартира холостяка, – напомнила ему Мэри. – Минимальная роскошь.

– Это тюремная камера. Я тоже холост, но у меня есть мебель. Диван. Канделябры. И лампа с абажуром.

Ральф осмотрел комнату оценивающим взглядом, представляя, как бы он ее обставил.