Самым удивительным из времяпровождения с Лапой наверное было её счастье. В ней всё всегда очень нравилось Руну, но это было что-то особенное. Кто не видал счастливых людей, тот не поймёт, кто не видал счастливых девушек, не поймёт вдвойне, кто фей объятий не встречал счастливых, тот и на треть не будет близок к истинной картине в своих попытках жалких счасти е представить. Это же не только её улыбка, её сияющее личико, её лучащиеся радостью озорные глазки. Это и её хорошее настроение, словно передающееся из её души прямо в твою, порождая там яркий свет, и журчащий нежный её голосок, и безмерно трогательные интонации слов. И каждый жест, и каждое движение. Всё источает гимн стремленью жить и наслаждаться прелестью добра и теплоты, дарованными небом. Ну вот что-то такое. Ну как это опишешь, нету слов. Чтоб передать те чувства. Она становится словно солнышко, только проливающее на всё вокруг не свет, а счастье. И когда счастье это вызвано тобой, когда прижмёшь её к сердцу, как что-то самое драгоценное в мире, и она начинает светиться, и с каждою минутой всё сильней, а если долго так сжимать её в объятьях, то и отпустишь, а она не угасает, всё освещает тебе душу. Как это может не согреть внутри, не пробудить там что-то самое… глубинно трепетное. Наверное это и есть истинный рай. Сравнится ли покой средь райских кущ с волнением и радостью блаженства быть рядом с кем-то, кто тебе столь дорог? И для кого столь дорог ты. Навряд ли. Пусть ангелы завидуют в эдеме, что на земле есть эдакое диво. Меж двух сердец. Как будто не влюблённых. Но упоённых близостью друг к другу. Может сегодня дело было не только в близости, не только в объятьях, в чём-то ещё. Рун не знал. Но разве это важно, в чём причины. Когда она зажглась безмерным счастьем. И озаряет им тебя и всё вокруг. Они сидели, обнимаясь. Говорили о разных пустяках. Смотрели друг на друга. И было в её взгляде столько чувств. Разнообразных сразу. И капельку насмешки добродушной, и чуточку смущенья и волненья, и много-много ласки и тепла, доверие, привязанность, надежда, немножечко кокетства, благодарность. И бесконечность милого невинного девичьего очарования. И это длилось и длилось. И не хотелось, чтобы закончилось. Жаль, что конец бывает у всего. Примерно через пол часа снаружи совсем рядом с домом послышался топот копыт и ржание.
— Похоже, герольд приехал, — тихо предположил Рун.
— Ну вот, опять нам не дают побыть вдвоём, — состроила сквозь улыбку недовольную гримаску Лала.
— Да у меня спина уж затекла, — пожаловался Рун с усмешкой.
— Да уж! — проронила Лала с деланным удивлением и осуждением. И рассмеялась, — Ох и кавалер у меня! Спрошу герольда, может он меня обнимет. Поди спина покрепче у него.
— Не надо, — улыбаясь, искренне попросил Рун.
В дверь громко постучали.
— Герольд его милости! — раздался громкий мужской бас.
Они отпустили друг друга. Рун встал:
— Пойду открою.
— Рун, — произнесла Лала добродушно, — ты можешь бабушке помочь с делами, покуда я с герольдом. Тебе наш разговор неинтересен будет. Я думаю. Навряд ли он решит меня обидеть. А-то мне уж неловко пред бабулей. Что ты из-за меня ей не помощник. Я позже тоже вам попробую помочь. Мне б было интересно поработать, как вы работаете, в вашем огороде. Хоть чуточку.
— Ладно, — согласно пожал плечами Рун.
Он вышел в сени. Отпер засов. Герольд — почётная служба, уважаемая. Его все знают, уж в округе местной точно. Рун тоже видел его сколько-то раз, но с расстояния. Теперь же тот стоял перед ним в шаге. Красивые одежды, с большим гербом барона, безупречно вышитым спереди цветными нитями, красивая же шляпа, причём иная чем у всех, какую носят лишь герольды, фамильный меч за поясом — искусный, с длинною резною рукоятью, в узорчатых посеребрённых ножнах. Ремень с серебряной пряжкой, на шее золотая цепочка, пальцы в перстнях. Благородные безукоризненно правильные черты лица. Он был не молод, но и не стар, мужчина в полной силе, достаточно высокий и широкоплечий, уверенный в себе. В глазах читались опыт, ум и собранность. Пожалуй дом бабушки Иды впервые видел на своём крыльце столь благородную и важную особу. Рун поклонился в пояс, герольд посмотрел на него равнодушно, как на помеху на пути, мешающую проходу.
— Прошу вас, заходите, господин, — почтенно молвил Рун.
Герольд молча переступил порог. Дверь за собой он не закрыл, и Руну был препятствием закрыть, поэтому она так и осталась распахнутой. Благо, особой нужды затворять её не было, сегодня никто не торчал поблизости, пытаясь высматривать фею — стража и страх нарушить указ баронский делали своё дело, и делали его на отлично, улица оставалась пуста. Рун провёл гостя внутрь, в горницу. Лала стояла на ногах, расправив крылья. Её личико до сих пор продолжало сиять счастьем. Рун невольно улыбнулся этому сиянию. Лала тоже одарила его тёплой улыбкой.
— О боже! — негромко в полном изумлении вымолвил герольд.
— Здравствуйте, сэр. Я Лаланна. Добро пожаловать в наш дом, — мило поприветствовала его Лала.
Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами: