Посылка из Полежаева

Леонид Фролов ПОСЫЛКА ИЗ ПОЛЕЖАЕВА ПОВЕСТЬ с использованием документов, писем и свидетельств очевидцев.

Настоявшаяся за день духота была настолько плотна, что через распахнутую настежь дверь и раскрытые окна в избу совсем не проникал поостудившийся к вечеру воздух улицы. Только комары оказались способны пробуравливать эту студенисто-густую, но не видимую глазом глыбу слипшегося тепла. Они уже нудно звенели в тёмных углах горницы, под потолком, под кроватью, на которой я отдыхал после дороги, кружили вокруг меня.

Я вышел на крылечко, облегчённо обтирая со лба испарину, и увидел, что к дому вышагивает по тропке высокий парень. Он заметил меня издали и белозубо заулыбался, напомнив этой улыбкой Варвару Егоровну, хозяйку дома, доводившуюся мне близкой родственницей.

— Тишка? — не поверил я и смутился, что назвал его не по-взрослому.

Парень был выше меня ростом и, пожалуй, пошире в плечах. В моей памяти он остался щупленьким третьеклассником, которого в Полежаеве с лёгкой руки мальчишек окрестили Тишкой-переполошником, потому что он действительно мог устроить переполох по любому, даже самому незначительному поводу.

— Ну я, — баском сказал парень и протянул руку, чтобы поздороваться. — Мне мама говорила, что вы сегодня приедете… Я как раз поле закончил пахать под зябь — и домой. Думаю, гость-то у нас один, скучно ему.

Я и в самом деле сидел в доме один. Варвара Егоровна, встретив меня и за пятнадцать минут, какие мы находились вместе, успев выложить все деревенские и семейные новости, из которых я по-настоящему, пожалуй, усвоил только те, что Тишка закончил нынче десятый класс и работает в Полежаеве трактористом, а его старший брат Славик вот-вот вернётся из армии, отслужив действительную, убежала на ферму (она работает дояркой). Иван же Степанович, Тишкин отец, передав через жену обещание закончить дела на зернотоке, которым он заведует, пораньше, так и не сумел сдержать своё слово: страда есть страда, у неё передышки не выпросишь, и если зерно пошло — знай успевай поворачиваться.

— Батя у нас, как всегда, самый занятый человек, — не без гордости в голосе сказал Тихон.

— А мать?

— Да и у неё дел выше головы… Лето же… Как в газетах пишут, большое молоко идёт… Мои родители трудиться умеют и нас к труду приучили.

Что-то осталось в этом рослом парне от прежнего, девятилетнего, Тишки, с каким мне в 1976 году довелось жить бок о бок. Но если б я встретил его сейчас не в Полежаеве, а, скажем, в Москве, то, к стыду своему, наверное, не узнал бы. Оно и понятно, человек вырос.

В том, семилетней давности, 1976 году Тишка устроил переполох на всё Полежаево. Его сердце было ранено известием о том, что в далёкой от Полежаева южноамериканской стране Чили пришедшая к власти фашистская хунта готовит расправу над Генеральным секретарём Коммунистической партии Луисом Корваланом. На 22 марта был назначен над ним суд. Советские люди, трудящиеся всего мира с тревогой ждали этого дня. Они горячо выступали в защиту Луиса Корвалана и его товарищей, проводили митинги солидарности с чилийскими демократами, отправляли телеграммы протеста, требовали освободить из застенков ни в чём не повинных людей. Дети не стояли в стороне от этой важной политической кампании. Они проводили сбор средств в помощь демократам Чили. Они, как и их отцы, тоже были интернационалистами, они тоже хотели помочь попавшим в беду людям.

Так в Советской стране было всегда: дети жили интересами отцов, становились их единомышленниками и помощниками. Отцы защищали Советскую власть на фронтах гражданской войны — дети оказывались рядом с ними (их, тех детей, не напрасно прозвали неуловимыми мстителями). Строительство Комсомольска-на-Амуре, Днепрогэса, Магнитки — дети опять в меру сил своих помогали родителям. Великая Отечественная война — и опять дети рядом с отцами. И в тылу, и на фронте они проявляли чудеса героизма и стойкости. События в Чили снова подтвердили, что советские дети достойны своих отцов. Я был невольным свидетелем этого, когда приезжал в Полежаево.

— Тиш, а ты помнишь, как семь лет назад…

— Вы о Корвалане хотите спросить? — опередил он меня. — Конечно, помню… Я вот как увижу по телевизору, что где-нибудь на собрании, на митинге Луис Корвалан выступает, так душа радуется: всё-таки наша взяла! Отстояли!

Он сел на крыльцо, готовый продолжать радующий его разговор.

— Наивным я был, конечно, — улыбнулся Тихон. — Но ведь от чистого сердца всё. Правда? Ведь я хотел сделать как лучше.

Он добродушно посмотрел на меня, и я, как мальчишка, не удержался, чтобы не подзадорить его:

— Тиш, а я ведь рядом с Корваланом в Москве живу. Иногда вечерами встречаю его на улице. Идёт, набросим на плечи плед, задумавшись о чём-то…

Тихон встрепенулся.

— И вы с ним не пробовали заговорить? — спросил он, загораясь какой-то необъяснимой надеждой, выжидательно заглядывая мне в лицо.

— Да нет, неудобно как-то…