Посылка для генерала

– Это правильно, товарищ майор, очень правильно, – наливая в стаканы горячий чай, говорил Мезенцев. – Изменилось отношение к вашим органам в войсках. Не судите меня, старика, строго, я ведь кадровик, с людьми знаюсь всегда в неформальной обстановке. Мне в глаза говорят такое, чего не скажут ни вам, ни своему командиру. Перед кадровиком, простите, каждый человек все равно что голый. Особые отделы и названы были так неудачно. Вроде как тот, кто воюет, он – простой, а эти – особые! Ведь человек, не знающий специфики вашей службы, не знакомый с методикой работы и перечнем обязанностей офицера контрразведки, никогда не поймет, чем занят ее представитель. А вот назвали вы военную контрразведку «Смерш», расшифровали это название, и сразу понятно, и сразу снялась большая часть вопросов, улетучилась неприязнь. И снова – в бой, плечом к плечу, вместе – и офицер, ведущий солдат в атаку, и офицер Смерш, прикрывающий его с тыла, выжигающий каленым, так сказать, железом врага за спиной нашей армии.

– Вы правы, – согласился Буров, прихлебывая из стакана. – Во многом правы. Однако это все – внешняя сторона, а работать и воевать легче от этого не стало.

– Не скажите, – возразил Мезенцев. – Когда солдат не боится за свой тыл, за свою спину, ему и воевать легче. Раньше за спиной был ненавистный особист. Вы уж простите мне эти слова, но во многом было именно так. А теперь – новая структура, подчиненная лично товарищу Сталину. А в товарища Сталина у нас верят. Уж он-то не позволит вернуться прошлому, он навел порядок с этим вопросом. Вот вам короткая лекция или зарисовка, товарищ майор, с места, так сказать, непосредственно из войск. Психологический срез.

– Спасибо, я рад, что вы так все понимаете и что из-за этих изменений в душе у солдата стало больше уверенности. Однако если позволите, я все же перейду к делу.

– Да-да, конечно! – Подполковник отставил в сторону стакан и сложил руки на столе. – Я вас слушаю. Какая вам от меня нужна помощь?

– Меня интересует личность капитана Осокина, до последнего времени служившего в штабе корпуса заместителем начальника службы связи. Не могли бы вы распорядиться, чтобы нам принесли его личное дело?

– Осокин, – повторил вполголоса Мезенцев. Он поднял трубку телефона и попросил принести дело капитана Осокина Павла Михайловича.

– Мне кажется, вы не удивлены? – чуть прищурился Буров. – Это профессиональная привычка опытного кадровика ничему не удивляться? Или есть другая причина?

– А вы проницательный человек, Иван Николаевич, – произнес подполковник и, откинувшись на спинку стула, поглядел на Бурова задумчивым взглядом. – Я вас только и узнал вот по этому прищуру. А еще вот по тому небольшому шраму на левой брови. Вы тогда в Испании были с перевязанной головой и с трудом сидели. Но вот с таким прищуром смотрели на пленного немецкого офицера из Абвера, которого я привел вам. Кажется, у вас там был псевдоним «Седой».

– Ну, сейчас-то седой как раз вы, – скрывая досаду, ответил Буров. – Так что у вас за сомнения или догадки относительно Осокина?

В дверь вежливо постучали. Попросив разрешения, вошла миловидная молодая женщина в военной форме с погонами старшины. Поблагодарив и отпустив помощницу, Мезенцев положил перед собой картонную папку и стал развязывать тесемки.

– Сейчас узнаете, что навело меня на некоторые догадки. Осокин прибыл к нам не так давно. Он служил на Дальнем Востоке, имел отличные характеристики и с самого первого дня войны рвался на фронт. Не так давно его рапорт был подписан, просьба удовлетворена. Однако на перегоне Ливны – Дросково эшелон, в котором ехал Осокин, попал под бомбежку. Было много погибших, сгорели вагоны. После зимы открылась сухая степь, и возник низовой пожар. Осокин, по представлению руководства железной дороги, а также по словам очевидцев, проявил мужество и хладнокровие, спасая женщин и детей. О нем рассказывал майор Аганесян, начальник оперативного отдела штаба корпуса, который ехал в этом же поезде. Собственно, Осокин и спас раненого Аганесяна, вытащив того из огня.

– И все же у вас есть какие-то сомнения?

– Сомнения… Вы понимаете, что на передовой даже офицеры штаба корпуса живут недолго. А уж во время серьезных масштабных операций и подавно. Нам приходится закрывать глаза на многие вещи, на которые в более спокойной обстановке мы бы их не закрыли, а уж в мирное время – тем более. У нас свое руководство и свои инструкции на этот счет. Да и генерал Максимов дал свое твердое «добро», выслушав и приняв ситуацию.

– И все же, – Буров терпеливо ждал, когда Мезенцев перейдет к главному. Он уже видел, что подполковник чувствует себя неуютно. Стыдится. Но – чего?