Посылка для генерала

– А что, логично. Из-за этого вполне могла сорваться хорошо подготовленная операция – из-за случайности. Да и не могли диверсанты привести сюда три десятка человек. Их бы засекли. Ведь они знают, что мы нашли и машину генерала, и убитого адъютанта с водителем. И мотоцикл, и участкового. Они понимают, что мы их ищем, прочесываем леса, что все здесь, в тылу, настороже, даже местное население. Значит, общий вывод, Олег Евгеньевич?

– Они шли с целью уничтожить генерала Максимова. Малой группой, эффективно и быстро. Напасть, убить и уйти.

– Вот и я о том же, – вздохнул Буров. – И означает это, скорее всего, что Максимов невиновен.

– Так а я о чем! – оживился Гузов.

Но майор погрозил ему пальцем:

– Тихо-тихо, торопыга! Забыл условие? Ни звука, ни полслова никому! О чем мы говорим, что предполагаем – это оперативная информация. Решение будет принимать Москва, а не мы с тобой! Так что, как гласит первая заповедь Гиппократа, не навреди!

– Чья заповедь? – не понял Гузов.

– Ладно, забудь, – махнул рукой Буров.

Он начал допрашивать бывших полицаев. Первый, тот самый, что в лесу руки выше всех задирал и просил не стрелять, оказался Макаром Васильчиковым. Бывший колхозный бригадир полеводческой бригады, хитрый деревенский мужик. Еще не старый – меньше пятидесяти. Где семья, не знает, с осени 41-го мается по чужим углам, служит в полиции у немцев. Виновен или не виновен Васильчиков в гибели советских солдат и мирного населения, разбираться будут другие, а сейчас Бурова интересовало все, что касается диверсантов.

Сидел Васильчиков на стуле посреди комнаты понурый и заискивающе поглядывал на майора.

– Как ты к ним попал и когда? – строго спросил Буров, записав личные данные задержанного.

– Так мы с Осипом оба попали, – нервно дернул Макар плечом и бросил тоскливый взгляд в окно. – Нас, когда немцы отступали, оставили в схроне. Сказали, что это временно, что готовится у них, значит, удар по Красной армии, который до Москвы докатится. Испугались мы, не стали из леса выходить. Они нам продукты оставили, оружие.

– И вы всю зиму в лесу сидели, в землянке?

– Нет, какое там. Мы в деревеньку перебрались. Глухая деревенька, тут неподалеку. От нее и десятка дворов не осталось, да и у тех хозяев не сыщешь. Пяток старух да два старика ползают, прошлогоднюю картошку с колхозного поля копают. А в лес к схрону по очереди ходили каждый день. Как велено было. Боялись, что вернутся и убьют. Мы же ничего не знали, что в мире творится. Ничего – о положении на фронте. А так бы вышли и сдались, конечно. Понадеялись на снисхождение.

– Ну, понятно. Так, значит, вы Родине преданы, так за нее сражаетесь. Ладно, не мне решать. Сколько диверсантов в банде? Что вы о них знаете?

– Сколько всего, не знаем, – поспешно ответил Васильчиков. – К схрону выходил один офицер с двумя автоматчиками. Вроде немец, только по-русски говорит чисто. Те двое все больше молчали. С ними он при мне не разговаривал. Расспрашивал, как и что, говорил, что скоро германская армия вернется, чтобы ждали и выполняли его приказы. И жить велел в схроне, а из деревни уйти.

– В каких еще диверсиях вы с ними участвовали?

– Ни в каких! Чем хотите, поклянусь, ни в каких! Эта первая. С вечера велели приготовиться, а утром быть на том вот месте, где вы нас взяли. Мы пришли, а их там уже восемь человек. И три мотоцикла замаскированные.

– Тот офицер, что к вам приходил, среди этих восьмерых был?

– Нет, там был только один из его сопровождающих, который нас в лицо знал.

– Все восемь немцы?

– Не знаю, нет, наверное, – замотал головой полицай. – Трое или четверо наверняка немцы. Слышал по разговору. А остальные не немцы. Нечего им было при нас выкобениваться и по-русски говорить. Четверо-то не таились. Думаю, что они бывшие полицаи, как мы. Или власовцы, или еще кто. Может, из Литвы. Боевая выучка есть – это сразу видно. С нами не разговаривали. Просто приказали ждать и охранять мотоциклы. Стрелять в каждого, кто подойдет.

– Три мотоцикла с колясками, – усмехнулся Буров. – Это на девятерых. А вас вместе с их группой – одиннадцать. Повезло вам, хлопцы, что мы их перебили.

– А вы что, думаете, что они нас… того? Порешили бы потом?

– Я не бабка, чтобы гадать!

Второй пленник, Осип Кравец, был угрюмый и молчаливый. Из него каждое слово приходилось тянуть клещами. Он рассказал только то, что Буров уже знал.

Показания обоих полицаев сходились. Можно было считать, что говорили они правду. Только вот картину они не прояснили нисколько.

В конце допроса Кравец поразил Бурова. Совершенно случайно выяснилось, что Осип неплохо владеет немецким языком. В деревне, где он жил, немецкий язык в школе преподавала немка. И у этой учительницы было трое детей. А еще в деревне жили три немецкие семьи с детьми. Кравец с детства нахватался, получил хороший словарный запас, и в школе ему с немецким языком было проще.