Postscript

– А вот скажите-ка мне, чем вы займетесь, когда нас всех не станет? – спрашивает она, перебирая пряди Джуэл и снимая с них пюре.

– Джиника, – покачивая головой, тихо говорю я, – я не хочу говорить об этом. Ты сейчас здесь.

– Я не о себе говорю, а о вас. Что вы будете делать, когда мы отчалим, все трое?

Я пожимаю плечами:

– Буду работать в магазине. Продам дом. Найду, где жить.

– Съедетесь со своим парнем.

– Нет. С этим все. Я же тебе говорила.

Джиника внимательно на меня смотрит.

– Нет, – она толкает меня локтем, – не все. Он симпатичный. Просто подскажите ему, – смеется она, – пусть он посмотрит на вас так, как будто вы дерево. Он ведь с больными деревьями работает, так?

– Ну, вроде того.

– Вот и скажите ему, пусть взберется по веткам и вместо того, чтобы срубить, как-нибудь их полечит. – Она хмыкает. – Я, знаете, было дело, смотрела каждое утро по телику эту передачу с психологическими советами, «Доктор Фил». Прилипчивая, зараза, не оторвешься. По большей части, конечно, фигня. Но иногда там проскакивает самая… ну, самая суть! – Шикарным жестом взмахивает она ложкой. – В общем, позвоните ему, не будьте дурой.

– Мы еще поглядим, Джиника, – смеюсь я.

По дороге домой с тревогой отвечаю себе на вопрос Джиники: что будет, когда в моем мире не станет ее, Пола и Джой. Говорю себе, что еще успею об этом подумать, время есть. Однако хворь Джиники действует по своим правилам, движется в своем темпе, и всего через две недели после того, как мы сидели на ее кухне, смеялись и строили планы, будущее Джиники решает сбавить шаг, подойти ближе и взглянуть на нее пристальнее.

Я сижу у ее постели в больничной палате. Если раньше Джиника была огонь, то теперь – тлеющие угли, но светиться не перестает и излучает тепло, а это признак жизни.

– Ночью я написала письмо, – говорит она. Вокруг глаз у нее темные круги.

– Правда? – Я беру ее за руку.

– Здесь было так тихо. Медсестры рядом, но все спокойно. Я повидалась с глазу на глаз с Полом. Вы его видели?

Я киваю.

– Выглядит он погано. Весь отекший. Говорит, левым глазом не видит. Потом не могла заснуть, все о нем думала. О нем… и вообще обо всем. Ну и слова сами сложились в предложения, прямо зазвучали в мозгу, никак не получалось от них избавиться, и тогда я стала записывать.

– Хочешь, я прочту его тебе вслух?

– Нет, вы свою работу уже сделали, – качает она головой, пытается пошутить: – Спасибо, мисс, – но шутке недостает обычной ее энергии.

Глаза мои полны слез, слезы переливаются через край, и на этот раз она не велит мне перестать. Не говорит, что я дура и нюня. Она тоже плачет.

– Мне страшно, – шепчет она так тихо, что я едва ловлю смысл.

Обнимаю ее, прижимаю к себе.

– Я знаю. Я здесь, с тобой. И Джой здесь. И Пол. И Дениз. Мы все здесь с тобой. Ты не одна.

– А ваш муж тоже боялся, ну, в конце? – спрашивает она сквозь слезы, текущие по моей шее.

– Да, – шепчу я. – Он все время просил, чтобы я держала его за руку. Но потом что-то произошло, и он, знаешь, словно бы ускользнул. Все случилось тихо. Безмятежно.

– Безмятежно?

Я киваю и реву.

– Да, Джиника, – с трудом выдавливаю я. – Безмятежно. Умиротворенно.

– Это хорошо, – вздохнув, отстраняется она. – Спасибо.

Я тянусь к коробке с бумажными платками, которая стоит на ее тумбочке, достаю один ей, один себе.

– Джиника Адебайо, ты совершенно замечательная женщина, и меня переполняют любовь и уважение к тебе.

– О, спасибо, Холли. И я испытываю к вам то же. – Она уверенно берет меня за руку и, к моему изумлению, пожимает ее. – Спасибо за все. Вы сделали больше, чем мог надеяться каждый из нас. – Смотрит на дверь и меняется в лице. Отпускает мою руку. – Черт, они уже здесь, а я похожа на чучело.

– Ничего подобного. – Беру еще один платок, промокаю ей щеки.

Она поровней натягивает свой тюрбан, расправляет вокруг себя одеяло и кое-как, с трудом, садится прямее. Выдвигает ящик тумбочки, достает оттуда конверт. Я узнаю его. Именно этот конверт они с Джуэл выбрали в тот день, когда я устроила в доме Джой демонстрацию писчебумажных товаров. У меня снова текут слезы. Не могу с собой справиться. Она протягивает конверт. Наши взгляды встречаются.

– А теперь уходите. Уходите, до свидания, прощайте.

– Удачи тебе, – шепчу я.

На каждое «прощай» есть свое «здравствуй». И нет ничего чудеснее приветствия. Голос Джерри каждый раз, когда он брал трубку. Когда открывал по утрам глаза. Когда я приходила домой с работы. Когда он смотрел, как я иду ему навстречу, так смотрел, что казалось, важнее меня нет никого на свете. Так много прекрасных «здравствуй!» и только одно безвозвратное «прощай».

У Джиники сегодня много дел. Она устраивает, что может, приспосабливает окружающий ее мир к тому зиянию, которое оставит после себя. Готовит самое главное «прощай» во всем мире самому важному для нее человеку.