Посторожишь моего сторожа?

— Тетя… умирает? — глухо спросил Альберт.

Он безалаберно водил тряпкой по полу, не замечая, помогает это или нет. Он вызывал в себе прежние чувства к тете с ее нежными объятиями и поглаживанием по щеке, закрывал глаза, воображая ее в ночной кухне, — но боль всасывалась в пустоту слева, как в черную дыру.

— К сожалению, Берти. — Голос проникал сквозь темноту. — Много кто умер уже и, боюсь, не скоро смерти закончатся.

От воспоминания у него пересохло горло — переливчатая речь тетки с типичными ошибками северянки, болезненный смех интеллектуалки северных земель, и как она была не похожа на них, крепких и сильных жителей Юга, напитанных фëном, она же не переносила фëн, у нее сильно болела голова, и она лежала часами с мокрой тряпкой на лбу… Неужели он думает о ней в прошедшем времени?

— Я хочу, чтобы все было как раньше! — внезапно воскликнул он.

— Чтобы все были живы? — спросил отец.

— Да! Как было до войны!

— Я был бы счастлив исполнить твое желание, Берти, но, боюсь, оно неосуществимо.

— Почему? Почему?.. Просто верните все назад, как было!

Отец тяжело вздохнул.

— Да, Берти. Я знаю все. Не слушай мать, она напрасно ругает меня. Я несу ответственность за вас, за тебя и Мисмис. Я не могу вернуть, как было, это не в моих силах, но я попытаюсь обеспечить вам счастливое будущее. Твоя мать не понимает, чем я занимаюсь, а я…

— Она хочет, чтобы вы пошли работать, — перебил Альберт.

— И это я знаю. Но я работаю — на благо нашего Отечества. Я многого не понимал раньше. Только когда началась война, я понял, насколько я был оторван от остальных людей, от их нужд. Я осознал, что я не понимал их из-за собственного тщеславия. До войны я всем был удовлетворен. Я не хотел опускаться к ним… Я был особенным. Я ни в чем не хотел участвовать, ничего не хотел знать из «их» жизни, ничего не хотел замечать! Я… Я ошибался раньше. Я чувствовал себя лучше других, более развитым, со свободной волей, был счастлив в своей независимости от всех, в оторванности от толпы. Я был слишком горд. И мои книги были книгами гордого человека, который не хочет обычной жизни, а мечтает о жизни особенной, вымышленной, нечеловеческой. Они были не о людях, и им мои книги бы сейчас не пригодились. Сейчас я вижу, что случилось. Пока все было хорошо, я оставался в стороне, а теперь не могу… Я словно жил на другой планете! Разве так можно? Я хочу что-то дать этим людям, которых я презирал раньше. И вам с Мисмис я ничего почти не дал. Но я постараюсь… правильная политика изменит нашу жизнь!

— Это всего лишь слова, — ответил Альберт, — их не обменяешь на хлеб. А есть мы хотим сейчас.

— Нужно потерпеть. Совсем немного.

— И это не спасет тетю.

— Нет, не спасет. Ее — не спасет. Но спасет многих других. Тебя и Мисмис, и твоего кузена.

От нереалистичности рассказываемого у Альберта закололо в висках. Прорываясь сквозь пелену боли, он прямо спросил:

— Вы хотите, чтобы я учил язык северян?

Отец вздрогнул, словно забыл о его присутствии.

— Да, — поколебавшись, ответил он. — Это будет очень полезно тебе. Не слушай мать, которая называет их «пройсами». Думай о том, что это язык твоей тети Луизы и Альбрехта.

— А если мне лень?

— Это важно, Берти. Это… язык мира. Взаимопонимания.

Не об этом ли спорила мать? Что вскоре их попросят говорить на «общем», всем понятном языке? Но тетя Луиза — ее треснувший голос в неправильных дифтонгах, как она произносила, сбрасывала с языка невыносимо ласково: «Мой хороший, мой милый мальчик…». И одними губами он сказал: «Хорошо, я попытаюсь».

Вскоре приехал кузен Альбрехт. Он был с коричневым чемоданчиком с отбитыми углами, сам в маленьком ему костюме из серой шерсти. Он возник как-то тихим утром на пороге, без сопровождения, — и на много лет остался.

Для своих лет это был высокий, красивый темноволосый мальчик, похожий очень на старшего кузена. Был он так же вежлив и ласков, что отчасти смягчало тетю Лину, взглянувшую на него в первую же минуту, как на лишний балласт в их семье; и позже, наблюдая его вблизи, она убедила себя, что проблем от него новых не будет и он, понимая свое положение у них, постарается стать как можно более неприметным.