Посторожишь моего сторожа?

— Да… да. Но если вы пообещаете, что ваша девочка нагадает мне 90 лет жизни и пять миллионов.

— Возможно, в следующий раз Жаннетт еще приведет кого-то из партийных, — уже говорила она, — не очень хорошо, что я ни разу не говорила ни с одним партийным. Да, это не очень хорошо. Хочется посмотреть своими глазами. Они, наверное, ужасны, но… хочется с ними поспорить.

Софи — невысокая девочка-девушка в черно-белой школьной униформе, с лицом изящнейшим, утонченно-горестным, на котором выделялись особенно глаза — глубокие глаза, сильные печалью. Встретив его внимание, она не опустила этих глаз, не отвернулась — она смотрела прямо, а он был мебелью, не человеком.

Альма появилась и обняла ее за плечи.

— Как вы хороши, Софи! Спасибо, что пришли.

Теперь Софи опустила голову. Она не отвечала. Левая рука ее держала правую, ноги скрестились, как в кокетстве, но столь не чувственно, почти неестественно, как у тряпичной куклы…

— Вот, позвольте, мой новый гость, — улыбаясь, говорила Альма. — Полагаю, ваш новый поклонник. Посмотрите, как у него обстоят дела?

Софи кивнула, не смотря на них.

— Замечательно. И с вами захочет поговорить г-н Л., ему нужен ваш совет касательно… А, впрочем, сами услышите. Пожалуйста, синяя комната — ваша. Софи?

За руку Альма повела ее в гостиную. Их приветствовали радостными восклицаниями — Софи в доме генерала считалась знаменитостью. Жаннетт, с которой Альма мимолетно обнялась, иронично улыбалась. Нынче она показалась ему постаревшей, но знакомо энергичной, прямой и яркой. Жаннетт его узнала — и улыбка слезла с ее губ.

— А, это… — сумела проговорить она.

— Приятно с вами встретиться, Евгения. Как вы поживаете?

Из-за спины Жаннетт донесся кашель. То был ее второй спутник — лет двадцати пяти, явно южанин, но чрезмерно бледный, словно бы больной; лицо у него было беспокойное, с крупными чертами, глаза на нем — темные, но и неестественно красные, что отторгало от него; волосы стрижены по андеркату, популярному на юге. Одет он был по молодежной моде: бежевый пиджак был велик ему в плечах, вместо галстука — клетчатый объемный шарф, здесь же — массивные бежево-черные ботинки и бежевая шляпа, и тонкий зонт с ярким узором по краям.

— Привет, — просто сказал этот новый человек.

— Э-э-э, хорошего… вечера.

Альме, что возвратилась в прихожую, не понравилось незнакомое лицо. Она с сочувствием взглянула на длинный нос с горбинкой и сказала:

— Кажется, я несколько отстаю от моды. А что это у вас вон там?..

— Это же тренчкот, — как дикой, сказал этот человек.

— О-о-о… а обычные плащи уже не носят?

Тот глядел на нее, как на обыкновенную дуру, и молчал.

— Ну, вы можете пожать мне руку. Я Альма, хозяйка.

Нехотя тот взял ее раскрытую ладонь. Дитер рассмотрел, как по-женски тонка незнакомая рука.

— А как вас зовут, извините?

— Альберт Мюнце, — сказал он тихо.

— Просто?..

— Да, — ответил он, не смутившись.

— Как-как ваша фамилия, простите?

Он повторил.

— А вы не родственник партийного?.. Что идеолог.

— Я его сын.

— Понятно… Но кем вы все-таки работаете? Извините за такой допрос…

— Я понимаю. В прокуратуре.

— О-о-о… правосудие.

— Да.

— Вы очень молоды, — явно намекая, заметила она.

— Извините, но я вас не понимаю.

Речь его была мягка, но и по-южному неправильна. Беззастенчиво он путал суффиксы существительных, неверно произносил дифтонги, привычные слуху северянина слова заменял своими, южными. Альма вслушивалась в его речь, отчего выражение ее стало неприятно напряженным. Быть может, эта чужая речь вкупе с внешностью так подействовали, но Дитер почувствовал неприязнь к Альберту Мюнце. Человек этот был опасен. Неприязнь отразилась в его глазах, и Альберт, взглянув на него случайно, различил ее. В краткое мгновение Дитер заметил, как глаза эти налились красным. Потом Альберт Мюнце поспешно отвернулся и полез за носовым платком.

— Извините… извините.

Альма ничего не понимала. Она заглянула Альберту за плечо — и прижала руку ко рту.

— Боже правый… — прошептала она.

Жаннетт приблизилась и что-то сказала Альберту.

— Нет, это ничего, — ответил он еле слышно. — Не беспокойтесь.

Неуверенно она отступила.

— Извините, — повторил спокойнее Альберт Мюнце. Он повернулся к хозяйке. Опускать глаза ему было больно — в уголках, ближе к нижнему веку, скопилась кровь.

— По… жалуйста, — проговорила Альма, — в гостиной… чувствуйте себя как дома.

В дверях она прошептала Дитеру, как сильно испугалась. Обнаружив, что новый гость истекает кровью, и столь необычным способом, она в ужасе хотела звать на помощь, а не позвала потому, что ей было стыдно. Она спросила, как называется эта болезнь. Он признался, что не слышал о такой.

— Это генетическое, — сказала Жаннетт, что шла за ними. — Семейное заболевание. Не обижайте моего хорошего друга.

— Ну что вы, мы бы не стали, — пролепетала Альма.