Посторожишь моего сторожа?

«Меня перестали пускать в наше бомбоубежище. П., эта старая сумасшедшая, наговорила по округе, что я ночами подаю сигналы вражеским самолетам. Большую чушь нельзя было придумать. Это ужасный налет. Наверное, самый сильный. Были бы стекла, точно бы все опять повылетали. Ганна пыталась заступиться за меня, но после смерти дочери ее считают чокнутой больше П. Я украла четыре свечи из открытой квартиры на втором этаже. Жаль, что они не оставили съестного. Еда пока есть, купить больше я не смогу — не отпустят. Я очень, невыносимо зла, сдерживаюсь, чтобы не бить посуду и не вопить на весь дом. Если они услышат, в какой я ярости, порадуются только. Нужно спать не больше двух часов подряд ночью. Днем безопаснее. При чем тут налеты? Остается лежать, укрывшись одеялом, и надеяться, что в дом ничего не попадет больше. Два дня назад в окно левое в спальне залетела "зажигалка", я ее потушила. Нельзя, чтобы начался пожар! Ночью нельзя расслабляться — что, если они явятся, начнут ломать дверь, чтобы совершить самосуд? Я почти не выхожу из дома. Замок, к счастью, очень крепкий, да и дверь выбить сможет не каждый мужчина. А эти безумные бабы, что множат панику, — это они мои враги, если они встретят меня на лестнице, не вцепится ли какая из них мне в волосы или лицо? Сумасшедшие. Я настолько зла, что не боюсь их. Иногда я думаю: как хорошо будет, когда придут оккупанты и дадут каждой из них по морде! Что бы подумал Митя, скажи я такое при нем? Безумие. Войска готовятся к обороне — я услышала по радио, оно снова работает. Я включаю его тихо, чтобы не слышали за стенкой. Пусть думают, что никого нет дома, что я умерла или ушла от них. Почему я не уехала на другой берег? Почему я не вернулась домой? Как же был прав Альберт! Нет, я вышла вчера ночью, тихо, было страшно спускаться в два часа ночи. Зачем? Там ужасно. Город уничтожен. Наш дом задело, левую часть, а моя пока цела. Повсюду мусор, валяются обломки камней, вздыбились трамвайные рельсы. И везде трупы, их не убирают или не успевают. В пыли, грязи, опухшие — я не могу выбить из головы их тела! Очень тяжело дышать после налетов, пахнет гарью и мертвечиной, тянет в окна, слезятся глаза. Мы проигрываем. Хватит говорить, что столицу отстоят! Это вранье! Раненых размещают даже в обычных домах, в госпиталях нет места. Непонятно, как их еще умудряются перевозить на другой берег. Налеты — каждый час. Между полуднем и четырьмя — каждые двадцать или двадцать пять минут. Тревогу давно не объявляют — бесполезно, мешает готовить оборону. А если ко мне придут, чтобы ограбить? Самое ужасное, что осталась одна таблетка. Я берегу ее. Зуб то болит сильно, то слабее, но я не пью таблетку. Как отвратительно больно. Что у меня можно взять? Немного сухих макарон и консервы — мое богатство. Не станут они меня грабить. С другой стороны, еда в магазинах почти закончилась, последнее должны отправить в армию, которая защищает столицу… Я смочила тряпку. Дышать невозможно! Все в дыму! Горит Маршалковская! Не буду ничего делать. Что, если огонь перекинется на наш дом? Не буду ничего делать. Бежать на улицу — глупость. Там горит и не пройти. Найти противогаз!.. Я надела противогаз. Вышла и посмотрела, есть ли кто — остальные ушли в убежище, я осталась совсем одна. Мне страшно быть одной, но разве мне не будет страшно с остальными? Радио работает с помехами. Говорят там, что враг целится в здание Радио. А если я правда умру? Я никогда не увижу Альберта. Мария? Пожалуйста, заберите меня домой. Я люблю вас, я ошибалась, я признаюсь, только заберите меня домой! Альберт, я люблю тебя, делай со мной, что хочешь, играй со мной, управляй мной, но забери меня домой! Вдруг союзники разбомбили Мингу? Вдруг Мария погибла? Вдруг Дитера убили на фронте? Нет, нет, нет, нет, нет! Буду лежать в постели. Жаль, я не умею проявлять фото. Кто займется этим? Нужно сохранить пленку, а желательно и фотоаппарат. Это самое важное сейчас… Радио больше не работает. Перед тем, как вещание оборвалось, играла музыка — что же это было? Кто-то еще говорил: "Наша страна переживет эти тяжелые времена. Не отчаивайтесь, делайте все, чтобы помочь нашей армии отстоять столицу. Нашим воинам как никогда нужна ваша поддержка. Вы, ваша вера и надежда очень нужны нам". Я выпила последнюю таблетку, ее действия должно хватить на пять или шесть часов, не больше. Маршалковская горит… Я ушла из дома. Я прошла пешком полкилометра в поисках убежища. Всюду смерть и разрушения. Горят дома и задыхаются люди под ними. Я тут умру, мы все умрем тут. Если каким-то чудом уцелеет мой дневник — пожалуйста, если вы читаете это, отвезите его моей сестре Марии, я напишу ее домашний адрес на первой и последней страницах.