Посторожишь моего сторожа?

— Пару месяцев назад. Я купила сигареты в магазине у М., помните его? Он спросил, исполнилось ли мне достаточно, и я показала свой паспорт. И он воскликнул: «Не может быть, уже совершеннолетняя, я был уверен, что тебе все еще четырнадцать!». А мундштук мне подарила тетя, в моем возрасте она дымила хуже паровоза и мне позволяет то же самое. От Марии бы досталось точно. Можно мне поближе пепельницу? Вы закурите?

— Я?.. — Он неловко подвинул пепельницу. Кете улыбалась в его глаза, а он рассматривал ее фуражку.

— Красивая? Мне идет?

Она слабо рассмеялась и сдвинула ее на правое ухо.

— Я купила на барахолке. Китель и юбку откопала всего за двадцатку. Тетя подарила мне сорок на день рожденья.

— Оставшееся прогуливаешь в кабаках?

Уловив его сарказм, Кете махнула официанту: она хотела коктейль.

— А разве не вы нынче платите? — со смешинкой спросила она.

Ошеломленно Альберт открыл рот, но тут же решил не спорить. Все же, в отличие от Кете, он работал и имел достаточно, чтобы заплатить в клубе за двоих. Кете иронично заявила, что наглеть не собирается, и попросила принести ей три закуски. Он спросил бутылку красного вина.

Пока не принесли заказ, Кете притворялась, что слушает внимательно выступление какого-то комика. Альберт, что сидел спиной к сцене, чувствовал и ее внимание, и напряженность, и искусственное безразличие. Она смотрела поверх его плеча, но временами опускала глаза и на плечо, на лацкан расстегнутого пиджака и маленькие пуговицы рубашки. Пару раз он оглядывался на соседние столы — там смеялись и пили причудливо наряженные люди, горячо целовались две девушки в розовых перьях. Кете не смеялась, но накрашенные губы ее кривились.

— Ты часто тут бываешь? — спросил ее после паузы Альберт.

— Время от времени, — неопределенно ответила она.

— Нравится местный юмор?

— Пожалуй, нет. Но это последнее место в столице, где можно шутить о политике и не получить по морде от ваших… эм…

— Приятно, что ты не относишь меня к этим.

— Ну, я верю в вашу адекватность. Вы можете говорить на своем языке, я его понимаю.

Он вздрогнул — было ли в ее предложении добродушное чувство, заискивающее или язвительное? Он пошевелил языком, словно вспоминая родную речь. Уехав от родителей, он совсем отказался от южного диалекта и перешел на столичный жесткий язык.

Принесли алкоголь и закуски. Как от жажды Кете разом выпила свой бокал.

— Не пей так быстро…

— А что? Я совершеннолетняя.

— Боюсь, это работает не так, Кете.

— А вы часто пьете?

— Нет, почти не пью…

Она убрала мундштук в сумочку. Исподлобья смотрела, как поспешно он опустошает первый бокал вина.

— Эм, ты хотела о чем-то поговорить?

— Да… Нет, пока не хочу. — Альберт хотел налить ей вина, но Кете отставила свой бокал. — Возможно, вам немного неуютно в этом клубе, но это самое свободное место, тут можно говорить о…

— Обычно самое свободное место — самое опасное для искренних разговоров, — перебил он ее.

— Вот как…

— Но если это не что-то сверхъестественное, то… Я выпью?

— Разумеется.

— Вы хуже говорите на своем языке, — печально заметила Кете. — Вы больше не говорите на нем, верно? Уже давно?

— Почти нет. Тут мало кто его понимает. Пришлось перейти на столичный стандарт.

Уголки ее губ тронула уже не веселая и не расслабленная улыбка; это был симптом напряжения.

Комик оставил сцену, вместо него вышли музыканты, что заиграли шумные заграничные песни. Альберт опрокинул второй бокал. Он заметил, что его визави напряжена, но приписывал это действию алкоголя (разве так бывает?) или симпатии с ее стороны. Губы ее сжались, а глаза расширились, зрачки в приглушенном красноватом свете казались огромными, и вся она была невыносима. И фуражка была так знакома и так болезненно красива.

— Мне… честно скажу, мне далось это тяжело, — наконец заговорила Кете. — Я попросила вас прийти… чтобы попросить вашего содействия.

— Эм… — Он налил себе вина. — Я слушаю.

— Мы с тетей собираемся уехать… наверняка вы помните. Так вот, возникла проблема… Тете припомнили статью в Л. пятилетней давности. Ничего серьезного, ничего против партии. Там она не очень лестно отозвалась о… — Она назвала партийного чиновника из второго эшелона. — Он мстителен и хочет потаскать ее по не самым приятным местам. И все же тетя ни разу открыто не выступала против партии. Вы знаете, в нашем доме принимали партийных и выказывали им… уважение. И все же этого мало. Не могли бы вы… обратиться к вашим знакомым, чтобы они заступились за тетю?

— Ясно…

— Вы исполните мою просьбу?

Она сглотнула — просить его, именно его ей было больно и тяжело. Он молчал; в голове немного шумело, но ему было хорошо и приятно — странным образом нынешнее положение его очень волновало.

— Выпей, — хрипло сказал он и, хотя она покачала головой, налил ей вина. — Это… полезно. Порой.

В глазах Кете что-то изменилось. Она взглянула на бокал, помолчала — и быстро, как коктейль ранее, выпила из него. Вражеская фуражка, эта заграничная звезда съехала ей на затылок.

— Почему ты решила просить именно меня? — медленнее обычного спросил он.

— У вас… есть связи, — с сомнением ответила она.