Постижение смысла

Эпохи, философии которых пришлось избегнуть необходимости делать выбор, чтобы подвигнуть-побудить их к их подлинному завершению, в историческом плане есть эпохи без «философии». Верный признак этого есть такое состояние, что «философия» – при определенных оговорках – остается желательной как часть оснащения для соревнования культур (ср. выше С. 54).

В такие эпохи (ср. Средневековье) «постижение смысла» философии представляет собой сплошную видимость, которая закрепляет за собой определение понятий философии и довольствуется высчитыванием пользы от нее. Отсюда затем вырастает «интерес» к философии и ее истории (Historie), который имеет много разновидностей, а тем самым возникают атмосфера и настроение, которые делают невосприимчивым ко всякому подлинному – вопрошающему – постижению смысла.

Однако такая видимость указывает – человеку сведущему – на сокрытость пра-бытия; он есть свидетель его, не имеющий к тому ни малейшего желания и не имеющий о нем ни малейшего представления.

Постижением и так же философией постоянно ведают только Грядущие. Но все же могут быть времена, в которые не-постижению могут способствовать, активно обеспечивая его, одновременно и господствующие в эту эпоху силы, и те силы, которые они подчинили своему господству.

Грядущие, конечно, принадлежат к роду таких суровых и стойких людей, которые вновь спасают немцев тогда, когда те испытывают острую нужду в своей сущности. Они – молчуны. Они говорят то, что они говорят, только для того, чтобы обязательно было то, что обходить молчанием. Они таким образом побуждают смутно подозревать, что определяющее выбор все же уже есть где-то в знании – и все же еще не открылось, не стало знаемым. От тех, кто смутно подозревает это, они требуют быть достаточно сильными, чтобы выносить-выдерживать близость прикровенного – и чтобы обрести свободу сомневаться в этом доступном знанию, то есть оценить ценность вопрошания о нем[20]. Грядущие не уклоняются в эрзац-миры и не впадают в иллюзорные успокоения – они бьются и ломаются над тем, что «есть», чтобы таким образом дать подняться пра-бытию в Открытое своей сомнительности, достойной вопрошания.

Сущностное молчание – это твердость некоторой мягкости, которая заставляет замалчивать лишь немногое о Единственном – то, что без знания сущности истины для человека остается замкнутой-недоступной сфера первых выборов-решений.

Те, кто всего лишь бессловесны – не молчуны; но не молчуны также и те, кто говорит речи и пишет.

Нужно, чтобы пришли те сказывающие-говорящие, которые доныне часто взвешивали каждое слово, чтобы все веское в нем было уравновешенным и взвешенным, – и это препятствовало бы расточению слов. Но как стать внимающими-слышащими? Только они сами были бы способны сказать, могли бы слушать, не становясь в то же время послушными.

Но, быть может, что слову «этого» пра-бытия нужно было сбыться-в-событии и оставаться в тишине этих немногих; быть может, выбор уже сделан – и все решено относительно пропасти-разрыва между пра-бытием и тем, что «они» считают суще-бытующим. Быть может, эта пропасть сама есть начало, раз уж еще раз Начальное лежит между богами и людьми как мост их раз-противления.

Но еще продолжает существовать затенение пра-бытия тенью суще-бытующего, а потому и всякое постижение пра-бытия должно потому набраться смелости происходить под не одним покровом – под покровами сущее-бытующего и активной занятости им.

Мыслительское[21] вы-рас-спрашивание бытия – как со-бытие-с-бытием – может начаться только как [слоисто-]историчное продумывание истории бытия, а оно, в свою очередь, будет вынуждено свестись к некоторому рассмотрению западной метафизики – в неприглядно-невзрачном историческом (historisch) виде. И сама эта история (Historie) удовольствуется «обработкой» отдельных «работ» и трудов, предпринятых, как кажется, случайно, поскольку совокупное изображение всего в целом слишком уж выпадало бы из ряда, бросаясь в глаза – и было бы к месту только там, где профессионально занимаются историей философии как одним из видов работ среди многих. Наоборот, толчком к постижению смысла должно бы быть то, что кажется случайным и мозаичным. Имеющее такую форму осуществление его никогда не может проистекать из какого-то расчета, сделанного наперед, но должно быть определено стремлением совладать с сомнительностью пра-бытия посредством постановки достойных вопросов – и должно быть определено только этим.