Для изменившегося бытийного вопроса пра-бытие становится вызывающим сомнения и заслуживающим вопрошания. Все же «сомнительное» и «заслуживающее вопрошания» подразумевают различное. Вопрошание, которое всякий раз вопрошает только само бытие, не делает пра-бытие сомнительным и заслуживающим вопрошания, но оно есть оценивание и признание ценности – в том смысле, что оно навязывает пра-бытию ответствование своей истины, и даже постигает самое себя – еще в качестве вопрошания – как вопрошание «этого» пра-бытия, со-бытуясь им. Этот бытийный вопрос, который вопрошает пра-бытие, принадлежен сущению истины пра-бытия, в качестве какового есть изначальная история (Geschichte) пра-бытия. Всякое вы-раз-мысливание пра-бытия из таких вопросов поэтому характеризуется сообразностью истории бытия. Бытийный вопрос сообразного истории пра-бытия мышления не может быть ни достигнут, ни вообще понят метафизикой и через посредство таковой. «Опрашивание» пра-бытия, осуществляемое мышлением, сообразным истории пра-бытия, есть преодоление метафизики, каковое преодоление проистекает из самого пра-бытия. Бытийный вопрос и как метафизический тоже принадлежит истории пра-бытия, хотя эта история и остается сокрытой для метафизики и закрытой именно посредством ее. Поэтому «все, кто угодно», и могут приписывать рубрике «бытийный вопрос» какое-то значение – но это иллюзия, если учесть произвольность высказывания мнений; каждая попытка подобного рода уже предполагает некоторую интерпретацию бытия, которые полностью и постоянно ускользают от этого предприятия из-за различия называния и звучания слов. Нельзя заключить соглашение, договорившись о том, что представляет собой сущность бытия и о том, что подразумевает и выражает «есть»; можно только всегда забывать и исключать себе из знания, что истина пра-бытия как событие всякой истории определяет ее историчность и уже предрешает все о возможности и необходимости того, как во всякий данный момент видится
Сообразное истории пра-бытия вопрошание бытийного вопроса – это шаг в ту историю, «события» которой есть не что иное, как решения-выборы относительно способности человека решать-выбирать – «пред лицом» того, что выступает основой его сущности как стража-хранителя и, то есть, подвигает-понуждает к полаганию этой основы – из мягкости одаривания некоторым единственным-уникальным: это – разрешение спора нерешенного-неизбранного во встрече человека и бога в споре мира и земли.
Тишайший кивок, легчайший намек пра-бытия, посредством которого оно манит, указывая на себя, есть нерешительность-нерешенность этого разрешения спора противорекущего – в образе покинутости бытием суще-бытующего, которое как махинативность утверждает себя в приоритете (ср. Размышления XIII, 36–37)[101] Вопрошать пра-бытие означает прежде всего: ловить этот намек-кивок, внимать этому указанию, не отвлекаясь ни на какие подпорки, не прибегая ни к каким вспоможениям; сознавать власть пра-бытия, не знать осново-положения его истины, стоять в двойственном, неоднозначном.
Бытийный вопрос как вопрос «о» бытии проектирует-набрасывает суще-бытующее на суще-бытность сообразно при-кровению пра-бытия.
Бытийный вопрос как вопрошание «этого» пра-бытия проектирует-набрасывает пра-бытие на истину, посредством этого набрасывает себя светящееся в просвете как отвержение пра-бытие.