Post Scriptum

Вечером того же дня, уже после ужина, Анфиса Афанасьевна, поднявшись в свою спальню, уселась за низким мозаичным столиком, и раскладывая сложный пасьянс, стала привычно ждать, когда все в доме отойдут ко сну, чтобы вновь, как и обыкновенно, увидеться с Павлом Николаевичем.

В голове её мелькали счастливые мысли. Она представила внезапно, как могла бы однажды повенчаться с Клюквиным. Фантазия её разгорелась, словно неудержимый огонь, и вот она уже забросила пасьянс, подошла к зеркалу, и разглядывая себя со всех сторон, размышляла с упоением, какое следовало бы сшить платье, что лучше надеть на шею и вплести в волосы, из чего – фиалок или настурций, заказать букет. «Пусть даже этого никогда не будет», – думала она, – «И всё же, как сладостно мне мечтать об этом».

Увлечённая, она не услышала позади себя лёгких шагов, и вздрогнула, когда кто-то дотронулся до её руки.

Пелена мечтаний тут же рассеялась, Анфиса Афанасьевна ощутила непреодолимый страх, а обернувшись, ещё и гнев.

Перед ней робко стоял Филарет Львович, она взглянула на него и отдернула свою руку.

– Вы негодник! – сказала она, всё ещё неровно дыша от испуга, – по Вашей милости я могла упасть в обморок! Да как Вы посмели только войти сюда и спрятаться, я тот час же велю прогнать Вас из дома!

– Умоляю Вас, не делайте этого, голубушка Анфиса Афанасьевна, – упав на колени, зашептал молодой учитель, стараясь удержать Смыковскую и потому схватив её за край платья.

Однако она, собравшись с силами, оттолкнула его так, что он разжав пальцы, упал на пол.

– Вы, что же это, возомнили себя имеющим право входить в мою спальню и подстерегать меня? Убирайтесь отсюда вон!

Не говоря ни слова, Филарет Львович только бесконечно всхлипывал в ответ.

– Наглец Вы бесстыжий! – не успокаиваясь, бранила его Смыковская.

– Анфиса Афанасьевна, – сквозь слёзы произнес учитель, имевший теперь жалкий вид, – я открыл Вам чувства мои, и Вы приняли мои откровения, Вы обещали, что мы станем даже тайно встречаться, так отчего тогда, уже около десяти дней, Вы проходите мимо, обделяя меня и словом и взглядом, словно не замечая моего существования. А ведь я по-прежнему рядом с Вами, и поверьте, измучен Вашим безразличием и своими пустыми надеждами, ужели Вы обманули меня? Нет! Я не в состоянии поверить в такое…

– А коли и обманула, так что же с того? – коварно улыбаясь, произнесла Анфиса Афанасьевна, – да и много ли беды, ежели дама моего положения, позволила себе невинный обман, забавную шутку, за которую и упрекнуть себя невозможно!

– Выходит, злой вред, причиненный мне, Вы забавным считаете, лживые обещания и жестокость, с которой Вы давали их, это лишь Ваша игра? Шутка?! – оторопев, спросил Филарет Львович, наскоро и неловко, вытирая слёзы, со своего осунувшегося лица.

– Да полно, оставьте наконец, только такой болван, как Вы мог решить, что я брошу всё – свой дом, состояние, детей и мужа, ради того, чтобы бежать с ничтожным учителем своей дочери, неизвестно куда и для чего! – грубо перебила его Смыковская.

– Нет, нет, Анфиса Афанасьевна, – попятившись к дверям, возразил учитель, – это Вы теперь в сердцах мне говорите, просто оттого, что рассердились на меня, мне это ясно, я ведь испугаться Вас заставил…

– Ни испуг, ни сердитость моя, здесь не при чем! Вы не нужны мне, Вы совершенно мне ни к чему! Я позабавилась с Вами, скорее даже из жалости приняла Ваши признания, однако уже устала от этой глупой игры и требую ее немедленного окончания. Пойдите от меня прочь, забудьте беспочвенные надежды свои, и занимайтесь отныне только обучением Анны Антоновны, а более ничем. Впрочем, если Вы ещё не стали скучны для неё, и если влюбленность её до сей поры не прекратилась, я пожалуй не стану противиться Вашим за ней ухаживаниям, а после, кто знает, может быть мы и породнимся с Вами, и Вы даже станете звать меня маменькой!

Анфиса Афанасьевна расхохоталась и взглянула на юношу с нескрываемым пренебрежением.

– Что Вы говорите!? – бросившись к ней, повторял учитель, – ведь преданнее человека Вам не сыскать, я от любви к Вам, всякий день гибну заново, отчего же Вы отвергаете меня? Одумайтесь! Я ещё в силах всё Вам простить! Вы слышите? Я прощаю Вас, все Ваши слова, все оскорбления в мою сторону, прощаю…

Смыковская перестала смеяться и посмотрела на учителя так зло, словно он был самым ненавистным ее врагом.

– Кончено, – сказала она твердо, – в прощениях Ваших я не нуждаюсь, оставьте их при себе и подите отсюда прочь, я выносить Вас более не могу.

Филарет Львович переменился внезапно в лице. Преобразившись, он перестал быть жалким, расправил плечи, в глазах его мелькнули будто бесовские жгучие искры.