Post scriptum

Георгий Чистяков соединял в себе традицию православной духовности с западной – особенно XX века. Наряду с великими русскими мистиками ориентирами для него в духовной жизни были Шарль де Фуко, малая сестра Магдалена, мать Тереза Калькуттская, Кьяра Лю-бич, Джуссани, брат Роже Шютц, отец Веренфрид ван Страатен и Жан Ванье, с которыми он встречался. И еще – Симона Вейль, Эдит Штайн, Анна Франк, Жак Лёв, Мартин Лютер Кинг, которым в одной из своих книг он посвятил целую главу со значительным заглавием на латинском языке, взятым из Послания апостола Павла к Евреям: «Quorum imitamini ёdem» (Подражайте вере их[451]).

С митрополитом Антонием (Блумом). Англия, 2001 г.

Отец Георгий Чистяков был человеком синтеза и единения. Сергей Булгаков сказал о Павле Флоренском, что «в нем встретились Афины и Иерусалим». Тот же синтез классической философии и Откровения совершил своей интеллектуальной деятельностью отец Георгий: синтез эстетики греко-римской Античности и духовности восточного и западного христианства – в литературе, искусстве и мысли.

Об этом свидетельствуют уже сами названия различных его работ, таких как «Пасхальная победа: Иисус и Гораций», «У подножия Парфенона», «Афины и Рим» и, наконец, его книга «Римские заметки», которой он дал еще и итальянское заглавие – «All’ombra di Roma»[452]. О нем, несомненно, можно сказать, что он чувствовал себя одинаково свободно в Риме, в Афинах и в Москве – как в том смысле (воспроизводя метафору Булгакова), что он великолепно ориентировался во всех трех культурных пространствах, так и в том, более конкретном смысле, что он, казалось, и впрямь живет одновременно в этих трех городах.

Впрочем, и исторические эпохи в нем также встречались и сосуществовали. «Отец Георгий казался гостем из Вечности. Так легко было представить, что позавчера он встречался с Плутархом, вчера – с гениями эпохи Возрождения, сегодня с утра – с философами Серебряного века, а теперь вот запросто разговаривает с вами» – так написал о нем московский поэт и эссеист Михаил Поздняев.

Отец Георгий был известен как экуменист. Действительно, он жил в Единой Церкви. В первую очередь потому, что, глубоко зная ранних Отцов и испытывая живую любовь к христианскому Западу, он как будто и в самом деле жил в неразделенной Церкви. И, конечно, к нему самому можно отнести то, чту он говорил о своем учителе Александре Мене: «Отец Александр пришел к нам из единой неразделенной Церкви, Церкви Иоанна Златоуста, Василия Великого, Амвросия Медиоланского, блаженного Августина, Григория Двоеслова, Ефрема Сирина, прп. Сергия Радонежского, св. Франциска Ассизского, прп. Серафима Саровского…»

Глубоко укорененный в православии, Георгий Чистяков просто не признавал существенных расхождений, по крайне мере – с Католической Церковью и с древними дохалкидонскими Церквями. Поскольку он был большим знатоком богословия и культуры восточного и западного христианства, ему были хорошо известны различия между православием и католицизмом, как богословские, так и исторические, культурные и психологические; но он не усматривал в них причин для разрыва и настоящего разделения. Его принадлежность Православной Церкви не мешала ему не только видеть всё хорошее, что есть в Католической Церкви, но и уважать и любить ее. Как в связи с этим говорил отец Александр Мень, любовь к собственной матери не обязательно предполагает ненависть к матери соседа…

Из-за своей искренней любви к католицизму отец Георгий переносил немало неприятностей со стороны самых консервативных православных кругов: нападки, подозрения, обвинения, критику. Многие считали его «криптокатоликом». И когда как-то раз один собрат, православный священник, без особых церемоний бросил ему в лицо этот эпитет, желая его обидеть, отец Георгий и вправду обиделся. Он сам мне потом об этом рассказывал. Но обидела его первая часть эпитета: «Но почему же крипто?». Он ведь и не собирался скрывать, что живет в Церкви «единой, святой, соборной и апостольской» – где в слове «соборная» отражен смысл греческого слова καθολικήν: вселенская, не знающая ни разделений, ни расстояний и присутствующая вся целиком каждый раз, когда хлеб и вино становятся Телом и Кровью Господа.

Католический архиепископ Москвы Тадеуш Кондрусевич, бывший на его похоронах, сказал, что смерть отца Георгия – потеря и для Католической Церкви, и дал распоряжение всем священникам своей епархии поминать его за мессой.

Вместе с тем большая приязнь к западной Церкви не могла заставить его слепо восторгаться ею или относиться к ней некритично, закрывая глаза на ее несовершенства и недостатки. Его симпатии не помешали ему заявить, что некоторый провинциализм поместной Католической Церкви в России и ее прозелитические устремления последних пятнадцати лет обманули ожидания многих представителей советской интеллигенции его поколения.