Пост-капитан

— Не так уж он и странно выглядит, на мой взгляд, разве что у него обе оконечности заострённые, и бикгеда нет, в смысле этого углубления, ломаного контура, к которому мы привыкли — но, в конце концов, плетёная лодка, на которой святой Брендан[76] совершил своё путешествие, тоже вызывала сомнения. Не понимаю, что за хай подняли вокруг корабля.

— И что, его плетёная лодка шла как надо? Плыла против ветра и течения?

— Конечно. Разве он не достиг островов Блаженных?

В пятницу настроение Джека было прекрасным, каким не было с тех пор, когда он вывел в море свой первый корабль из длинной гавани Порт-Маона. Кроме того, что Пуллингс вернулся с «Лорда Монингтона» с семью крайне раздражёнными, зато первоклассными матросами, благодаря объявлению Скрайвена на борт явились из Солсбери пятеро юнцов — «уточнить детали». И ещё лучшее только предстояло — Джек и Стивен собирались на праздник Пуллингса, они стояли на палубе в сером тумане, ожидая, пока неумелая команда под окрики мистера Паркера и ругань боцмана спустит на воду катер. В это время из клубов тумана внезапно вынырнула лодка и подошла к борту. В ней сидели два человека, одетые в короткие синие куртки с медными пуговицами, белые штаны и тарполиновые шляпы; с их длинными косичками на затылке, золотыми серьгами и чёрного шёлка шейными платками они были более чем похожи на матросов с военного корабля — что, впрочем, так и было. К своему изумлению, Джек, пристально вглядывавшийся в их лица, обнаружил, что один из новоприбывших — Баррет Бонден, его бывший шлюпочный старшина, а другой — матрос с «Софи», чьё имя он не мог припомнить.

— Они могут подняться на борт, — сказал он. — Бонден, поднимайся. Я очень рад тебя видеть, — продолжил он, когда сияющий Бонден оказался возле него на квартердеке. — Как поживаешь? Бодрячком, похоже? Ты привёз мне сообщение?

Это было единственным разумным объяснением — для матроса болтаться в битком набитой гавани, охваченной самой лихорадочной за последние годы вербовкой, было верхом легкомыслия; но на ленточке шляпы в руках Бондена не было названия корабля, и что-то в его радостном лице подавало некоторую надежду.

— Нет, сэр, — сказал Бонден. — Так это, наш Джо, — махнув большим пальцем в сторону своего товарища (конечно: Джозеф Плейс, кузен Бондена, баковый, вахта правого борта — пожилой, довольно глупый, но вполне сносен, когда трезв, и прекрасно вяжет талрепные кнопы — трезвый и безмолвный), — сказал, что вы снова на плаву, так что мы явились из Приддис Хард — к вам добровольцами, если у вас найдется для нас местечко.

И Бонден опять засветился радостью, настолько сильной, насколько позволяли приличия.

— Для тебя я сделаю исключение, Бонден, — сказал Джек. — Плейс, тебе придётся заслужить себе место тем, что ты научишь наших юнцов плести талрепный кноп.

Эта шутка была слишком сложна для Джозефа Плейса, но он выглядел довольным и дотронулся костяшкой большого пальца до лба.

— Мистер Паркер, занесите этих людей в список экипажа, пожалуйста: Плейс — баковый, Бонден — старшина моей шлюпки.

Спустя пять минут они уже сидели в катере — Бонден у руля, как он, бывало, сидел у руля во многих кровопролитных вылазках Джека на испанский берег. Как ему удалось сохранить свободу в такое время, как он умудрился пробраться через кишащий вербовщиками порт? Спрашивать его самого явно было бесполезно; он бы просто нагромоздил кучу небылиц. Так что, пока они приближались к смутно виднеющемуся входу в гавань, Джек только спросил:

— Как твой племянник? — имея в виду Джорджа Люкока, весьма многообещающего юношу, которого он произвёл в мичманы на «Софи».

— Наш Джордж, сэр? — тихо переспросил Бонден. — Он был на «Йорке».

«Йорк» затонул в Северном море вместе со всей командой.

— И всего-то был обычным матросом: его насильно забрали с вест-индийца.

— Он бы далеко пошёл, — сказал Джек, покачав головой. Он как будто снова увидел этого молодого человека, сияющего от радости — только что стал мичманом — в лучах средиземноморского солнца; и блики на полированной меди секстанта, символа квартердека, когда он замерял высоту полуденного солнца. И ещё он вспомнил, что этот «Йорк» вышел с верфи Хикмана; что были разговоры, будто его отправили в море с тимберсами в таком состоянии, что не нужно было фонарей в трюме: хватало света от гнилого дерева. В любом случае, он был явно не в состоянии выдержать сильный шторм в Северном море, которое стольких женщин сделало вдовами.

Эти мысли одолевали его, пока они петляли между судами, пригибались под канатами, протянувшимися к огромным смутным очертаниям трёхпалубников, пересекали путь бессчётным лодкам, сновавшим туда-сюда; иногда лодочники разражались в их адрес руганью или отпускали остроты — один раз из-за буя донёсся крик «Эй, там, Ошибка плотника!», сопровождённый гомерическим хохотом — это испортило Джеку настроение.